— Вот скажи мне, мой дорогой призрак, — спросил я, и в моём голосе появилась сталь, — зачем ты всё это творишь? Зачем ты оставляешь лепестки? Зачем ты играешь с её разумом? Ты же знаешь, что она уже на грани. Ты же видишь, как она страдает. Ты же понимаешь, что если она сойдёт с ума, это будет твоя вина!
Я замолчал, но тишина была такой плотной, что её можно было потрогать. Даже ветер, кажется, замер. Листья больше не шептали, они словно застыли в ожидании ответа. Я посмотрел на свои руки, сжимая их в кулаки.
— Не надо прикидываться, — продолжал я сквозь зубы, стараясь сдерживать гнев, который рвался наружу. — Я разрешил тебе увидеть её. Я не стал останавливать тебя, когда ты пришёл на свадьбу. Я не стал устраивать скандала из-за того, что ты её спас. Я даже тебе благодарен. Но это не значит, что я позволю причинить ей боль. Нет. Я должен защитить её. От тебя. От её собственной боли. От её мечты. От её любви к мёртвому, которая ведёт её в могилу!
Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но сердце всё равно колотилось как бешеное.
Я сделал шаг вперёд, чувствуя, как воздух вокруг становится тяжелее.
Туман, окутывающий пространство, словно придавливал меня к земле, но я продолжал идти.
— Ты же сам когда-то назвал меня её стражем, — произнёс я. И вдруг мой голос стал тише. Но не слабее. — Ты сам сказал: «Защищай её. Даже если она будет ненавидеть. Даже если она будет умолять о смерти. Ты должен быть рядом».
Глава 37
Дракон
Я остановился.
Сжал кулаки.
— И я защищал её, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — От всех. И был готов даже защитить от призрака родного брата. От её собственной любви. От её безумия. Я собирался защищать её до последнего её вздоха. И надеялся, что этот вздох наступит не скоро.
Тишина.
Воздух был настолько плотным, что, казалось, его можно было резать ножом.
Внезапно тишину нарушило таинственное шуршание.
Звук был настолько тихим, что я сначала не обратил на него внимания, но потом он повторился.
Как будто кто-то переступал по гравию или проходил сквозь туман, оставляя за собой едва уловимый след.
Этот звук заставил меня напрячься, и я медленно повернул голову, пытаясь уловить его источник.
И тогда я услышал голос. Низкий, хриплый, как будто вырвавшийся из-под земли, он прозвучал неожиданно, но в то же время ожидаемо. Я не дрогнул, только поднял бровь, как будто этот голос не был для меня чем-то новым.
— Я понимаю, о чём ты… — послышался голос.
Я не дрогнул.
Только поднял бровь.
— Послушай меня, мой дорогой призрак, — произнёс я, усмехаясь. В моём голосе звучала лёгкая насмешка, но за ней скрывалась усталость и раздражение. — Кажется, эта игра зашла слишком далеко. Ты не мог играть с её разумом. Ты не мог заставлять её жить в надежде, которая убьёт её.
Шуршание повторилось, на этот раз ближе.
Ещё одно.
Ближе.
— Я понимаю… — снова прозвучало из темноты. Голос был тише, но в нём слышалась настойчивость. — Но я не хотел, чтобы она умерла. Я видел, что происходит. Я хотел, чтобы она жила. Я видел, что она наконец-то почувствовала… желание жить. Я пытался спасти её из бездны. Так же, как и ты.
Я усмехнулся, но на этот раз не только губами. В моей усмешке было что-то большее — смесь презрения и горечи.
— Спасти из бездны? — спросил я насмешливо. — Ты? Ты, который разбрасывал лепестки? Который появлялся в тумане? Который заставлял её бегать по саду босыми ногами? Ты называл это «спасением»?
Шуршание.
Молчание.
— Ты не понимал, — ответил голос с ноткой отчаяния. — Я хотел, чтобы она была счастлива. Я хотел, чтобы она жила полной жизнью. Я видел, что ты тоже хотел этого.
Глава 38
Дракон
— Ты понимал, — произнёс я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но в нём всё же проскользнула ледяная сталь, — что рано или поздно она в эту бездну рухнет? Если ты продолжишь. Вместо того чтобы помочь ей пережить эту боль, ты делал так, чтобы она никогда не забывала о тебе. Ты не давал ей уйти. Ты держал её за волосы у края пропасти. Нет, дружок. Ты не спасал. Ты мучил её.
Тишина.
Долгая.
Звенящая.
— Чтобы я тебя не видел на балу, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, но в нём всё равно слышалась угроза. — Ты меня понял? Прекращай свои игры!
Я не услышал ответа.
Только тишину, густую, как вязкий туман, обволакивающую всё вокруг. Она давила на уши. Но вдруг я услышал едва уловимый шелест, словно листья на ветру, который не должен был здесь быть.
— Хорошо… — раздался голос, тихий, но настойчивый. — Я не буду. Я покину это место. Ты был прав. Ты снова был прав. Кажется… Я заигрался.
Я хмыкнул, но не поверил. Этот голос, интонации — всё это казалось мне ложью. Особенно когда было уже слишком поздно. Я оглянулся, но вокруг был только туман, скрывающий всё, что могло бы дать ответы.
— Как бы уже поздно не было, — бросил я в пустоту, надеясь, что мои слова услышат. Но никто не ответил. Только тишина, только шелест.
И в этот момент послышался голос.
И вдруг я услышал его. Не шёпот, не эхо, а его настоящий голос. Тот самый голос, который всегда был мне дорог.
— Помнишь, ты сказал мне когда-то: «Я люблю твою жену. Я люблю её так сильно, что не замечаю других женщин, когда она рядом»? — его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась сталь. — Сейчас я могу вернуть тебе эти слова.
Я остановился. Сердце сжалось, как будто кто-то сдавил его невидимыми тисками. Эти слова звучали так, словно время не прошло, словно ничего не случилось, словно он стоял за моей спиной, но казалось, словно смотрел мне в глаза. Я повернулся, но никого не увидел. Только туман, густой и непроницаемый, скрывал всё, что могло бы пролить свет на происходящее.
— Поклянись, что ноги твоей не будет на балу! — произнёс я. — Я требую с тебя клятву! Поклянись честью офицера! Если она тебя увидит, если она броситься к тебе, то она умрет! Поэтому — клятва!
А в ответ — тишина.
Глава 39
Я спустилась в гостиную. Она была погружена в тишину, словно склеп, где время остановилось, а воздух застыл в вечном покое.
Луна, пробиваясь сквозь плотные занавеси, мягко освещала пол, отбрасывая на него серебристые блики, которые скользили по гладкому паркету, как призраки.
Рояль, величественный и мрачный, стоял в тени, покрытый чёрным бархатом, словно гроб, хранящий в себе тайну, которую я боялась нарушить.
Я остановилась.
Сердце билось в горле.
В этой тишине я ощущала присутствие чего-то неизведанного, чего-то, что манило меня, но одновременно и пугало. Я знала, что стоит мне прикоснуться к крышке рояля, как мир вокруг меня изменится. Я чувствовала это в воздухе, в каждом вздохе, в каждом ударе сердца.
Больше всего на свете я хотела услышать эту мелодию.
Ту самую, что когда-то звучала здесь, наполняя комнату светом и радостью.
Она была частью меня, частью моей души, и я чувствовала, как она начинает ускользать, как память уже начала стирать её из моего сознания.
Я должна была её вернуть, должна была услышать её снова, хотя бы на мгновение.
Я откинула бархат с крышки пианино, и оно отозвалось мягким, приглушенным звуком.
В полумраке комнаты инструмент блеснул полированной поверхностью, словно предупреждая меня: «Ты не готова».
Я посмотрела на клавиши, вспоминая мелодию, которая была в моем сердце, но пальцы никак не могли найти нужной ноты.
Я перебирала клавиши, надеясь, что кто-то придет и покажет мне, как это делается. Но гордость не позволяла мне попросить помощи. Я не могла признаться, что не знаю, как играть эту мелодию.
Гордость не позволяла мне прийти.
Не позволила попросить.
Но потом я поняла, что гордость — это ерунда.
Если я хочу отомстить, я должна сначала быть хорошей.