Он смотрит на меня, он судорожно скользит по мне взглядом. Он запоминает мое лицо, он любуется моей болью. Он любуется светом солнца, которое затащил в свою нору, чтобы как следует запомнить, чтобы обжечься, как следует, и притупить боль, которая рвет его на части где-то там в груди. В его серых глазах – океан. Он стекает огромной, прозрачной каплей и сползает вниз по бархату кожи, оставляя сверкающую дорожку.
– Хочу, что бы помнила, что ты самая удивительная из всех…
– Перестань! – рычу я. – Не смей! Не смей так поступать со мной!
Слезы хлынули из моих глаз. Я уже ничего не могу поделать с собой – я рыдаю, я судорожно хватаю воздух, я пытаюсь ловить воду руками, но её так много! Господи, откуда во мне столько воды?
Он разворачивается, он обнимает меня и прижимается губами к моему уху:
– Ты самая удивительная, самая красивая, и самая нежная женщина во всем мире. Я это знаю, потому что я видел так много женщин… Господи, ты даже представить себе не можешь, как много в тебе сладости, как много света, как в тебе хорошо… Не понимаешь, не видишь себя моим глазами. Наверное, поэтому тебе так трудно понять, почему…
Я чувствую, как что-то холодное и острое упирается в мою шею прямо у основания челюсти.
Я замираю.
Он слушает мое дыхание, чувствует пульс под кожей.
– …почему мне так сложно, так невозможно отпустить тебя.
Холодное и острое давит на мою шею, спускаясь вниз по аорте.
– Я без тебя не смогу.
Я давлюсь воздухом, я ловлю ртом воздух, страх, ужас сковал меня и я застыла.
– Мне уже невыносимо больно, и я представить себе не могу, что будет, когда ты шагнешь за порог…
Холодное и острое спускается, задевая ключицу, залезая в разрез на груди.
– Невозможно жить так же как жил, после того, что было с нами, понимаешь? Это – как взрыв, как атомная бомба, как ядерная война, как Чернобыль – после этого невозможно жить так, как раньше. Нельзя сделать вид, что этого не было! Потому что вокруг одни руины, радиация и смерть.
А затем он берет мою руку и вкладывает туда холодное и острое – тонкий, узкий осколок стекла, вырванного из рамы, недостаточно острый, чтобы порезать руку, но достаточно длинный, чтобы проткнуть шею.
– Держи, Кукла, – шепчет он. – Держи крепко, потому что это единственный ключ от твоей свободы. Я тебя не отпущу, даже не мечтай. Если хочешь быть свободной – придется убивать.
Он нежно гладит мою шею ладонью, он нежно касается губами моих губ. Он берет мою руку с зажатым в ней куском стекла и ведет вниз. Он прижимает острый конец к своему животу, направляя его чуть правее от центра. Мое дыхание становится похожим на хрип, я опускаю глаза вниз и смотрю, как огромный осколок упирается в Максима чуть ниже и правее центра.
Я – твое стекло.
Я поднимаю голову, я смотрю ему в глаза, я истерично шиплю:
– Я не смогу. Я не смогу этого сделать!
Его голос, полный тихой ярости, спаянный с любовью в единое целое:
– Не сделаешь – я приду за тобой. Боюсь, ты даже не успеешь переступить порог своего дома. И уж тогда я точно посажу тебя на цепь, потому что я слишком боюсь выпустить тебя из вида хоть на секунду. Прости, но я и думать не буду, хорошо ли тебе – я просто буду любить тебя, как умею. А умею я так же, как любил мой отец – СЛИШКОМ сильно.
Его вторая рука притягивает меня к нему, и ткань под острием начинает натягиваться. Я чувствую, как она упирается в его тело, как прогибается под стеклом его бархатная кожа.
– Почему ты не можешь остановиться? – плачу я. – Почему просто не скажешь «стоп»? Прикажи себе, заставь себя!
– Я не умею. Я не могу. Мне невыносимо жить, как другие – я максималист. Я как те парни, вернувшиеся с войны – они спиваются, скалываются и режут себе вены, потому что после того, через что они прошли, тишина окружающего спокойствия оглушает их. Это невыносимо терпеть, это убивает тебя. Но медленно. Медленно и очень мучительно. А я так не хочу. Ты пойми – как только ты выйдешь отсюда, мне жить ровно столько, сколько понадобится, чтобы добраться до своей квартиры, подняться наверх и намылить веревку. Я все равно прямо сейчас приду домой и вздернусь. Я без тебя не смогу, так уж лучше я сдохну от твоей руки. Пусть это будет как поцелуй, а не как удавка.
– Максим я не смогу!
– Посмотри на меня, Кукла! – рычит он, сквозь ярость и слезы, и я смотрю в его глаза. – Посмотри, что я делаю! Я убиваю, я калечу людей! Я никого не жалею! Так что же ты смотришь? Что же ты ничего не делаешь???
– Я не умею!
– Так учись! – рявкает он. – Потому что как только я доберусь до тебя, у твоей дочери уже не будет шансов вырасти нормальным человеком. Она…