— Йааа, — протянул дух и ещё одной ложноножкой указал на меня.
— Мм. — Обозначил своё внимание.
Морщась от боли, пощупал макушку: шишка выпирала знатно. И вся великая магия бессильна, когда тебе просто бьют по голове.
Дух снова задёргал ложноножками, изображая, как человечек сначала идёт, а потом убегает.
— У вас талант. — Сел. Рядом лежал мой рюкзак. — В кукольный театр устроиться не пытались?
— Йаа.
Голова раскалывалась, а подлечиться нельзя: след магии здесь оставлю.
Дух добавил ещё ложноножек. Так появился второй человечек, более массивный. Подержавшись с первым за руку, большой человечек упал. А маленький, у которого дополнительной ложноножкой вдруг выросли груди, снова пошёл, а потом побежал.
— Очень увлекательно. — Кивнул я и запустил руки в рюкзак, ощупал подарочки Сомсамычевым: целёхоньки.
— Йаа, — как-то печально отозвался дух.
Снова его фосфоресцирующие человечки из ложноножек подержались за руки, потом большого по голове треснула ложноножка, и он упал, а второй, с грудями, пошёл дальше, за его спиной появилось скопище ложноножек, и он (вернее — она), размахивая ручками, убежала.
Ткнув на меня ложноножкой, дух шевелил ноздрями и чего-то ждал.
— Кукольный театр расположен на улице Глор, думаю, вам там будут рады. — Я нацепил рюкзак ёмкостью вперёд.
— Йаа. — Дух снова начал показывать пантомиму, активно указывая на меня свободной ложноножкой.
Поднявшись, я снова улыбнулся:
— Подождите здесь, пожалуйста. Как закончу, обязательно посмотрю ваше представление внимательно.
Издав подобие тяжкого вздоха с подвыванием, мой билет на другую сторону повис на стене. А я двинулся вглубь сада, щедро разбрасывая металлические капсулы, которыми был до отказа набит мой рюкзак.
Сомсамычевы хотели роскошный сад, волшебной растительности, удивительного на своей земле — они это всё получат.
А потом уже в патентное бюро в город!
***
Опять зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.
Город был на месте.
Человеческий разум обладает уникальной способностью к самообману.
Мой эту способность исчерпал.
Нет, он, конечно, пытался это как-то объяснить, но…
С высоты смотровой башни на мосту я разглядывала город в розовой дымке тумана и пыталась убедить себя, что это… какой-нибудь Европейский олд-стайл городок.
Не получалось.
Дело было не только в отсутствии неоновых витрин и малейшего намёка на телефонные будки или электричество (ну мало ли какой закон об охране исторического вида), которые я могла не заметить из-за проклятого тумана.
Восходящее солнце высветило полотно, составленное из двух-пяти этажных кирпичных и деревянных зданий, прошитых улочками домов и широкой лентой затуманенной реки. Кое-где торчали шпили повыше пяти этажей, но ни одной настоящей высотки.
И над всем этим тысячи печных труб исторгали вонючий дым.
Тысячи труб обычного печного отопления. В каждом доме. До горизонта.
По улицам, несмотря на ранний час, сновали телеги и экипажи, запряжённые мохнатыми рогатыми подобиями буйволов и динозаврами (в отличие от тащивших ночной кэб, передвигавшимися на четырёх ногах).
Даже самые бедные на вид женщины ходили в платьях до земли.
По ту сторону моста мальчик лет десяти чистил ботинки мужчине во фраке и остроконечном колпаке, а, получив монетку, подхватил свой ящик и бросился под ноги другому прилично одетому мужчине и следующему, пока не нашёл того, кто позволил натирать свою обувь.
Пальцы, которыми я сжимала кованные перила смотровой площадки, окоченели, но я не могла их разжать.
В очередной раз зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.
Город по-прежнему расстилался внизу.
Как и огромный тринадцатипролётный мост через реку тумана, на который я выбрела после долгих блужданий.
Между двенадцатью пролётами располагались каменные оскалившиеся химеры в броне, а на третьем от противоположного берега пролёте возвышалась башня со смотровой площадкой на вершине.
На этой-то площадке меня и накрыло осознание, что всё плохо.
Вряд ли на просторах моей необъятной родины существует подобный город.
До меня доносились обрывки тявко-мявкающей чужой речи.
Прилетел запах пирожков. В животе заурчало, показалось, что желудок приклеивается к позвоночнику, и я очнулась от оцепенения.