Несколько полных ужаса минут, вспышка света — и меня вышвырнуло в мрачную комнату. На каменном полу блестели осколки бутылок, пятна вина. Алкоголем пахло до рези в глазах.
Посмотрела в сторону — лучше бы не смотрела: заспиртованные пакости ещё с уроков биологии терпеть не мола. Местные пакости расставлены явно с любовью: подогнаны по размеру и даже цвету, от маленьких к большим, а цветовые переходы вместе с блеском баночек создавали эффект волны. Тошнотворное ощущение.
Тряхнув головой, посмотрела на книги, реторты, врезные светильники под потолком.
А потом — на мятый, подтверждающий право совместного владения документ в руке, скованной цельным браслетом цвета платины.
Вписанные имена владельцев — моё и Павлика — воскресили в памяти ужас произошедшего. Сглотнула, осознавая: Павлик уговорил меня продать унаследованную трёшку на окраине и, добавив процентов семь от стоимости (вычтя из полученных за трёшку денег на ремонт нового жилья, обновление гардероба и отложив на поездку в Турцию), купил двушку в центре. Но ведь его целью, скорее всего, была не покупка удобнее расположенного жилья, а приобретение совместной собственности, ведь так его семь процентов (если можно так сказать) превращаются в пятьдесят.
— Дура. — Стукнула себя по лбу. — Дура-дура-дура.
Исподлобья глянула на жуткую коллекцию чего-то, напоминающего эмбрионы, и добавила:
— Сумасшедшая.
Браслет вдруг показался тяжёлым. Я ведь фенечки люблю, а эта бандурина — неудобная. И витой узор какой-то эльфийский, а меня от такого изящества трясло. После слов Павлика до зубовного скрежета хотелось надеть гриндерсы, джинсы мешковатые, майку с чем-нибудь страшным, кожуху…
Вспомнилась Светка на Павлике, её скачущие гигантские сиськи. В груди снова разрасталась колючая, холодная боль. Вцепилась в волосы, дёрнула, стараясь отвлечься, но помогло на мгновение, а потом снова накатило осознание: Павлик мне изменил. Просто Павлик Морозов, будь он неладен! Предатель, сволочь, гад ползучий, змей подколодный и прочее, прочее, прочее… любимый. По сердцу опять будто резанули ножом и стали вырывать из груди.
Порывисто скомкала свидетельство, сжала крепко-крепко, концентрируя в нём всю ярость, боль, образ Светкиных сисек, болтающихся перед Павликом, и его самого, и… Руки опалило.
Охнув, отскочила, раскрывая ладони: на хрустящие осколки бутылок сыпался пепел. Недоуменно уставилась на него, на покрытые копотью руки, на мерцающий голубовато-зелёным браслет. Может, я вина нанюхалась до глюков? Вонь такая, что хоть топор вешай. Тряхнула головой, но видение не исчезло.
Надеюсь, это видение: не хочется бегать по конторам, восстанавливая документ. Опять грудь наполнилась болью потери. Шумно вдохнув, огляделась: лаборатория-библиотека с коллекцией древних на вид штук вызывала только одно желание — смотаться отсюда скорее. В открытую дверь просматривался каменный коридор, словно в каком-нибудь монастыре «Золотого кольца». Мы ведь с Павликом на медовый месяц в тур по этому кольцу ездили…
Надо избавляться от тоски и воспоминаний, а самый лучший способ для этого — новые впечатления. Решительно хрустя осколками, направилась к двери. Коридор за ней переходил в лестницу наверх, оттуда на ступени падал свет…
Как-то жутенько. Я будто к маньяку попала. Или в ток-шоу с шутками над не ведающими друзьями и родственниками. Если последнее — кого-нибудь, наверное, прибью, если первое — прибить надо обязательно.
И вроде верила, что это сон, но инстинктивно прижалась к стене и шла осторожно. Чуть выше блестели осколки бутылки, вина вокруг было совсем мало. Если я у пьяного маньяка — повышается шанс спастись.
Изрядно ободрённая этой мыслью (даже во сне или глюках не хочется попадать в лапы безумного садиста), поднялась к двери… в ярко освещённую спальню. С огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, тканными синими обоями в серебряных узорах, тяжёлыми портьерами, лепниной под потолком, расписанном полуголыми девицами.
Может, я с горя напилась и как-то оказалась в музее? Только тут почему-то нет оградительных канатов (неужели я снесла?)… Присмотрелась внимательнее. Я не эксперт, но вроде у нас в России подобные шикарные экспозиции интерьеров только в Зимнем и Петергофе, и в них чувствовалась древность старых деталей и аляповатость восстановленных после войны, а тут всё равномерно дышало жизнью и дороговизной. Уж не в лапы ли олигарха попала?
А что маньяк, что олигарх — выкинут трупик в реку и дело с концом.
С такими оптимистичными мыслями пробежала по роскошным коврам к резной двери и выглянула в коридор. Точнее, во тьму, в которой едва угадывались очертания коридора и огромного французского от потолка до пола окна с приоткрытой дверью в озарённый звёздами сад.
Тишина…
Случайно или нет, но мне давали сбежать. Хотелось мчаться без оглядки, но я заставила себя прокрасться вдоль стены до двери в окне. Ответвление коридора уходило в тёмную глубину дома. Холодный ветер сквозил по ногам.
Надеясь, что здесь не спускают собак, выглянула: чистый запах ночного сада. Никаких выхлопных газов и прочей мерзости, под тусклым светом звёзд серебрились листья фигурных кустарников. В совсем не городской тишине свиристели птички. Посыпанные гравием дорожки, журчание фонтанов… Идиллия, в общем, если не считать того, что я здесь.
И драпнула я вдоль хрусткой гравийной дорожки в темноту, мимо кустов и статуй, мимо фонтанов и…
Передо мной возникло двухметровое пятно мрака. Тормознув, покачнулась и врезалась во что-то мягкое. Охнула, ощупывая препятствие. Судя по ощущениям — это стог совсем свежей, ещё не подсохшей травы. И пах приятно, травка нежная, шелковистая, так бы и тискала — запустила в неё пальцы и сжала. Стог замычал и затрясся, обхватывая меня лапищами. Меня! Схватил! Стог!
— Аа! — заверещала я.
— Ааа! — стог перемахнул через ближайшие кусты и помчался прочь, сшибая статуи.
И легко так сшибал, как пушинки…
— Аа… — тихо протянула я и побежала дальше: вдруг стог за помощью рванул?
Это хорошо, что я секцию и бег иногда по утрам не забросила: сад оказался гигантским.
А в конце ждала белая стена метра три, и я со своим метр с кепкой почувствовала себя ну очень запертой в этом странном месте. По привычке делая после бега растяжку, я смотрела то на недоступно высокий край стены, то по сторонам. Выполнение привычного упражнения успокаивало, но ситуация казалось безвыходной.
А выбраться хотелось.
Надеясь обнаружить лазейку, побежала дальше вдоль стены, прислушиваясь и поглядывая на серебрившиеся в свете звёзд кусты и статуи (девы, мужчины, змеюки драконистые, что-то кошкообразное и медведеобразное). Чуть не врезалась в дерево. Странно, что раньше его не заметила. Оно выбивалось из общего ансамбля упорядоченности, стоя так близко к стене, что ветки свешивались на другую сторону, прямо таки приманивая злоумышленников забраться внутрь, а несчастную жертву в лице меня вылезти наружу.
А с Павликом мы тоже по деревьям лазили… Тряхнув головой, полезла вверх, благо на мощном стволе имелись удобные выступы. Кора у дерева была удивительно гладкой, но рану на запястье растревожила, её дёргало и жгло, а чужой браслет на другой руке стал тяжеленным, напомнив о кольце всевластья с таким же свойством менять вес.
Надеюсь, этот браслет ни к чему противоестественному и опасному склонять не станет, а тёмные властелины обойдут стороной.
Радуясь своему миниатюрному строению, проползла по тянувшейся за стену ветке и заглянула вниз. В ноздри ударил слабый запах дыма, пространство за стеной было покрыто туманом, из него торчали деревья и вдалеке — строения, готичные контуры которых очерчивал звёздный свет. Ощущение, что я угодила в какой-нибудь ужастик с маленьким городком и заброшенной психбольницей в старинном жутком особняке.
Свесившись со стены, ухватилась за ветку, она основательно прогнулась вниз, будто у дерева был не мощный, а гибкий молодой ствол, накренившийся под моим весом. Или будто ветка удлинилась. Прыгать осталось всего ничего, под ногами влажно чмокнуло, и кроссовки стало затягивать в жижу.
— Ну что за?.. — Рванулась в сторону, ноги поехали по грязи, едва удержалась, шагнула — и с облегчением ощутила под стопой камень дорожки.