Она сделала паузу и в зале повисло молчание. Я сжала веер так, что еще немного и разломила бы его пополам. Александр, стоявший рядом со мной, застыл, словно мраморное изваяние, а она продолжала отыгрывать, словно была под софитами.
— Впрочем, — она подошла с томной улыбкой к Эмилю, растерянно переводившему взгляд с Александра на нее, и провела рукой по его рукаву, — mon cher Émile, Вам ли не знать, когда есть воспоминания, которые будоражат кровь, как легко потерять голову в водовороте страсти…
— Надеюсь, Вы простите меня за минутную слабость? — она повернулась к гостям и лукаво улыбнулась, подняв бокал с вином, словно говорила тост, а не извинялась.
Воздух в парадной гостиной сгустился, словно пропитавшись электричеством перед грозой. Дамы замерли с бокалами у губ, их веера замерли в полураскрытом положении — ни всплеска, ни шелеста. Кавалеры переглядывались уголками глаз, пальцы нервно барабанили по манжетам фраков и позументам мундиров. В углу баронесса Тучкова, известная своей страстью к скандалам, прикрыла рот перьями веера, но не смогла скрыть довольный блеск глаз — такое она сможет обсуждать с подругами еще очень долго. Старый граф Звенигородский фыркнул в усы, пробормотав: «В наше время такие признания делали либо свечах, либо с пистолетами на столе».
Александр стоял, словно громом пораженный. Он явно не подозревал, что Виолетта не будет извиняться, как того требуют правила приличия, и не ожидал подобных выступлений… Жила на шее пульсировала, будто готовая лопнуть под кожей. Ярость затопила его сознание, и глаза налились кровью, сверкая неоновым алым, а черты лица заострились настолько, что о скулы можно было порезаться. «Вы… Вы осмелились…» — прошипел он, делая шаг к Виолетте, и все ахнули, увидев его белоснежные клыки, но фраза повисла в воздухе, раздавленная тяжестью невысказанных угроз. Внезапно он резко обернулся ко мне, и в его взгляде я прочитала мольбу. Бокал в его удлинившихся когтях треснул с тихим звоном, и вино растеклось по мраморному полу, как капли крови на белом снегу.
Я медленно сделала шаг навстречу и положила ладонь ему на предплечье, впившись ногтями в мягкое сукно фрака. Затем все также медленно повернула голову к этой дряни, и если бы взглядом можно было заморозить, в парадной гостиной уже была бы прекрасная ледяная скульптура.
— Как трогательно, графиня, — мой твердый голос звенел от напряжения, нарушая сгустившуюся тишину, — что вы делитесь с нами… поэзией своих наблюдений, — не сводя с нее пристального взгляда, я сделала паузу, позволяя словам повиснуть в безмолвии, — но, право, не стоит приписывать всем свои… особые таланты в искусстве… или ремесле…. Кажется, Вы перепутали прием в Доме Лунодворских с вечерним часом в садах Армиды (прим. автора: отсылка к опере «Армида», где волшебница соблазняет рыцарей, а ее сады символизируют иллюзии и разврат). Надеюсь, Вы успели сказать все, что хотели. Вам отказано в гостеприимстве нашего Дома.
Дамы, стоящие вокруг, тихо ахнули, оживая — затрепетали веера, зашуршали платья. Я же перевела недовольный взгляд на растерянного и покрасневшего Эмиля, стоящего рядом с ней, и в категоричном тоне сообщила ему:
— Граф Волынский, я полагаю, Вам есть, что прямо сейчас обсудить с Хозяином этого Дома. Малая гостиная в Вашем распоряжении. Графиню Пронских я провожу сама.
Глава 13.3
Лицо Виолетты исказилось, но я уже шла к ней, готовая выволочь ее насильно, совсем как в моих недавних мечтах, и, не давая возможности дать ответ, продолжила:
— Пойдемте, графиня, автомобиль будет подан с минуты на минуту, — приморозила я, на секунду замедлившись рядом с ней.
Шепот гостей шипящей змеей пополз по гостиной. Дамы отступили на шаг, их кринолины зашуршали, как сухие листья перед грозой, обнажая круг мрамора вокруг Виолетты — словно остров позора в море бархата и шелка. Она бросила взгляд на Эмиля, но он уже торопливо и нервно шагал к Александру, видимо чувствуя свою вину за произошедшее, и ей не оставалось ничего, кроме как молча пойти вслед за мной. На пороге особняка мы замерли, пристально глядя друг другу в глаза.
— Держись подальше от нас и этого Дома, — прошипела я ей с ненавистью.
— Обещаю больше не побеспокоить, если уделишь мне пару минут сейчас, — она жестом фокусника выдернула из рукава краешек записки с таким знакомым мужским почерком с резким наклоном вправо, — или на следующем приеме я расскажу об этой переписке при всех.