— Может, он оценит современный подход? — пробормотала я, пытаясь разогнуться. Корсет ответил резкой болью в ребрах, будто невидимый осьминог решил поиграть в твист с моими внутренностями.
Ответом стал многочасовой монолог о «благородных традициях», прерванный только когда я согнулась настолько низко в поклоне, что не удержала равновесие и упала. Пока госпожа Лукреция, недовольно рыча, поднимала меня, в дверь постучали.
— Войдите! — закряхтела я так, будто это мне семьсот лет.
В комнату вплыла моя личная горничная Елена. Она держала в руках мою любимую домашнюю футболку с надписью «Кофе, книги и игнор», которая теперь шипела и извивалась, как рассерженная кошка. Побочным эффектом от моего переезда стало то, что мои самые любимые вещи внезапно ожили. Александр объяснил это тем, что я вложила в них частичку своей души, а магические эманации, пронизывающие Дом, помогли их оживить. Так, футболка и пижамка создали коалицию против некоторых новых предметов одежды. А любимые духи и заколка для волос оказались теми еще сплетниками и прирожденными шпионками — они слушали разговоры горничных, а потом пересказывали мне. Собственно, так я узнала, что Евгений уже давно влюблен в Елену, а у дворецкого на голове какой-то раритетный парик, которым он невероятно гордится. Зачем мне эта информация, я не знала, но приняла к сведению.
За эти дни я настолько устала удивляться всем этим магическим штучкам, что, видимо, сработал какой-то психологический защитный механизм, не дающий мне окончательно сойти с ума — каждый раз я просто говорила себе «Ну, а чего ты ждала, если на собеседовании тебя всерьез спрашивали про вампиров?». Ну и плюс я не безосновательно полагала, что эти два товарища — мой босс и его секретарь, как-то магически на меня воздействовали, потому что иначе я не никак могла объяснить своей слишком спокойной реакции на происходящее вокруг меня безумие…
— Ваш гардероб возмущен, — без тени эмоций произнесла горничная, — он требует, цитата: «вернуть его в цивилизацию или хотя бы выбросить эти дурацкие панталоны».
— Передай, что я согласна на перемирие, — вздохнула я, — и… эм… принеси мне что-нибудь съедобного.
Уходя, Елена исполнила идеальный книксен, а госпожа Лукреция закатила глаза так, что, казалось, что еще немного, и они бы сделали полный оборот вокруг собственной оси.
— «Эм»? — ехидно передразнила она, — Вы должны говорить: «Накрой чайный стол на две персоны в моей гостиной».
Я лишь вздохнула. Госпожа Лукреция сопровождала меня вот уже месяц от рассвета и до заката, комментируя каждое мое слово, каждый мой жест и заставляя бесконечно репетировать поклоны и реверансы, параллельно разучивая со мной иерархию и генеалогию местных титулованных родов. Потому что до того самого приема для «малого круга» на сто персон оставалось всего лишь около пятидесяти дней.
Когда, спустя еще несколько часов тренировки, она милосердно позволила мне снять это пыточное орудие, по недоразумению называемое платьем, чтобы переодеться в почти такое же платье для совместного ужина с графом, я смогла, наконец, хотя бы пару минут подышать полной грудью, пытаясь унять дрожь в ногах и делая вид, что выбираю наряд. Сама же я тихонько гладила кончиками пальцев платье, сшитое для предстоящего торжества. От одного его вида у меня трепетало сердечко, а если бы его увидела Барби, она заплакала бы от зависти: тончайший шелк глубокого темно-красного цвета, расшитый рубинами и украшенный черным кружевом, создающим узоры, похожие одновременно на древние заклинания и инструкцию по сборке известной шведской мебели на арабском языке.
К сожалению, брючный костюм, отныне объявленный домашней одеждой, чтобы отвоевать который, я всерьез угрожала нажаловаться Александру, был под запретом — мне было необходимо научиться выживать без кислорода, — в том смысле, что у меня было слишком мало времени, чтобы привыкнуть к корсетам. Вот после приема я планировала обзавестись свободными мягкими платьями и дополнительными брючными костюмами, но для этого нужно пережить торжество. Остальные же мои нынешние наряды были сшиты по местной аристократической моде, поэтому я совершенно не видела разницы, в чем ужинать.
— Ну, попробуем, — вздохнула я, и вытащила наугад светло-голубое платье, подходящее под цвет моих глаз.
— За что мне такое наказание? Неужели ты не видишь, что это утреннее платье? Ты собираешься на ужин, дитя, — схватилась за сердце госпожа Лукреция. До сих пор, кстати, не выяснила, что у вампиров с сердцем — есть ли вообще оно, бьется ли? А то вдруг она от аритмии какой-нибудь страдает, а я думаю, что это от излишнего драматизма она эффектные позы принимает каждый раз…