Веки стали совсем тяжелыми — через минуту я уже спала и видела дивный, странный, сладкий сон про…
ГЛАВА 19
Грэм
— Твоя жена вышла из комы? Дружище, да ты серьезно? Поверить не могу — разыгрываешь меня, не иначе!
Мой хороший друг и сослуживец, капитан Фридрих Баббинг от удивления залпом осушил свой бокал-тюльпан, и даже не поморщился.
— Не веришь — можешь полюбоваться, — я повернулся боком, чтобы друг мог полюбоваться тремя царапинами на моей щеке, похожими на след от когтей разъяренной кошки.
Врачеватель хорошенько их залечил, к исходу дня они должны были исчезнуть, но сам факт!
Она не хотела близости! Она меня оцарапала!
Эта дура, всегда послушно раздвигающая передо мной ноги и преданно смотрящая мне в рот, вдруг почему-то отвергла меня с невиданной доселе яростью.
Словно это было не игрой, а всерьез…
Мы с Фридрихом сидели на третьем этаже открытой веранды самой лучшей портовой таверны, откуда открывался вид на весь порт. В основном заведения в порту не особо притязательные, но эта таверна была почти на уровне ресторана — здесь собирался высший офицерский состав морского управления.
Я молчал, любуясь силуэтами кораблей, пришвартованных в порту. Мой фрегат «Отважный», выделялся среди них своими четкими линиями, своей красотой и белоснежными парусами, которые заходящее солнце окрашивало в нежно-розовый.
Самый маневренный, самый быстроходный, несмотря на свою величину — во всей Селендории было не сыскать второго такого корабля.
— С ума сойти, ты же у нас любишь покорных девчуль, а твоя жена расцарапала тебе физиономию, как дикая кошка! — хохотнул Баббинг. — И что же ты теперь собираешься делать?
— Усмирять, — жестко ответил я и осушил свой бокал. — Иначе мне от нее не избавиться.
Сразу же заныл застарелый шрам, полученный в детстве, когда мне было девять. Очень хотелось прикоснуться к нему, потереть пальцами, но я не стал.
Этот шрам, нанесенный очень сильной магией, нельзя было залечить, убрать при помощи врачевателей, как те царапины, оставленные Виолой.
Но даже, если бы я мог, то не стал этого делать.
Я должен был помнить, что тогда, много лет назад, я был виноват сам.
Во всем виноват сам.
Но это не отменяет того, что Виола Шатопер, дочь этого ушлого капитанишки Шатопера — мерзкая, тупая и расчетливая тварь.
Когда я узнал, что за спасение моего отца из плена, Шатопер потребовал, чтоб я женился на этой переделанной, да еще и поставил условие в виде ребенка, то был готов убить всех троих — и отца, и Шатопера и его дочурку Виолу.
Чего я хотел меньше всего на свете — так это возвращения своего отца, адмирала Фрейзера.
По правде сказать, я уже с радостью пил за упокой его души и то, чтобы океан не стал ему мягкими волнами, когда этот Шатопер предпринял отчаянную вылазку на остров Мако, где морелюды держали моего папашу и готовились его казнить.
Уж на что ненавижу русалов, но за это их можно было похвалить.
Благо, на обратном пути разразилась буря, корвет Шатопера попал в крушение, после которого оба подонка пошли на дно.
Ньёрд все-таки прибрал моего отца, и хитрого капитана с ним заодно.
Но обет отца о нашей с Виолой свадьбе был уже дан и магически скреплен.
Непреложный обет, нарушение которого грозило страшными последствиями не только мне, но и всему роду Фрейзеров, включая моих будущих детей.
Которых я собирался завести вовсе не с Виолой.
— По-моему, ты слишком суров к своей жене, — вставил Баббинг. — Она же просто глупышка, такая нелепая к тому же после всех ее косметий. Но уж никак не всемирное зло! К тому же она столько пережила — выпала с балкона, впала в кому, а теперь очнулась. Может, стоит ее пожалеть?
С Баббингом мы познакомились во время учебы в Морской академии и подружились крепко-накрепко. Но даже ему я не рассказывал, откуда у меня этот шрам на лице.
До сих пор не могу вспоминать ту проклятую ночь.
— Идиотка не заслуживает ни жалости, ни снисхождения, — бросил я. — Благословен будет тот день, когда я смогу вышвырнуть ее из своей жизни и никогда больше не видеть.
Друг был в курсе всех подробностей обета и тяжело вздохнул:
— Вот только перед этим она родит тебе ребенка. Что ты будешь делать с ним, Грэм?
— Отошлю в Сьерра-холл, свое дальнее имение, пусть растет там и воспитывается как должно, — равнодушно проговорил я. — Все равно эта тупица физически не способна произвести на свет настоящего наследника. Зато после этого я буду свободен и смогу, наконец, начать нормальную жизнь.
— Что, прямо так и женишься на мачехе своей бывшей жены? И не испугаешься общественного резонанса?
— После того, как ославила меня в высшем свете эта идиотка Виола, я могу делать что угодно. Все равно это не вызовет большие пересуды, возмущение и насмешки общества. Меня мало заботят эти слухи, друг мой. Гораздо больше то, каким образом я смогу ее обрюхатить, если Виола не вызывает во мне ни малейшего отклика, никакого человеческого чувства, кроме презрения и отвращения. По-моему, после выхода из комы она стала еще более отвратной. Эти розовые глаза, неестественные белые волосы и губы, как у рыбы-капли… За месяц полного блаженства с Амарой я отвык от насквозь фальшивого облика Виолы. Она была так отвратительна, что даже Дейган это почувствовал…
— Погоди, Грэм, твои эмоции были настолько сильными, что передались твоему дракону? — вскинулся Баббинг. — Но… Ты же понимаешь, что это значит?
— То, что Виола здорово разозлила меня, только и всего!
— А ты… ее ему показывал? — тихо спросил друг.
— Дейган видел мою жену десятки раз. И каждый раз никакой реакции, кроме как желания сожрать ее, Виола у него не вызывала, — пожал плечами я. — То ли дело, как он относится к Амаре. Пару раз даже давал себя погладить. Из всех моих женщин Амара была принята Дэйганом наиболее лояльно. И это очевидно.
— Полагаешь, Амара — твоя истинная?