When we have got together a little sum we will begin buying corn and fodder for the cattle; and you, Ivan Ivanitch, will you be so kind as to undertake distributing the relief?
Когда же у нас соберется малая толика, мы займемся покупкой хлеба и корма для скота, а вы, Иван Иваныч, будете добры, займетесь распределением пособий.
Entirely relying on your characteristic tact and efficiency, we will only venture to express a desire that before you give any relief you make acquaintance with the details of the case on the spot, and also, which is very important, you should be careful that corn should be distributed only to those who are in genuine need, and not to the drunken, the idle, or the dishonest."
Во всем полагаясь на присущие вам такт и распорядительность, мы с своей стороны позволим себе только выразить желание, чтобы вы, прежде чем выдавать пособие, подробно знакомились на месте со всеми обстоятельствами дела, а также, что очень важно, имели бы наблюдение, чтобы хлеб был выдаваем только истинно нуждающимся, но отнюдь не пьяницам, не лентяям и не кулакам.
"Yes, yes, yes . . ." muttered Ivan Ivanitch. "To be sure, to be sure."
- Да, да, да... - забормотал Иван Иваныч. - Так, так, так...
"Well, one won't get much done with that slobbering wreck," I thought, and I felt irritated.
"Ну, с этой слюнявою развалиной каши не сваришь", - подумал я и почувствовал раздражение.
"I am sick of these famine-stricken peasants, bother them!
- Надоели мне эти голодающие, ну их!
It's nothing but grievances with them!" Ivan Ivanitch went on, sucking the rind of the lemon. "The hungry have a grievance against those who have enough, and those who have enough have a grievance against the hungry.
И всё обижаются и всё обижаются, - продолжал Иван Иваныч, обсасывая лимонную корку. -Г олодные обижаются на сытых. И те, у кого есть хлеб, обижаются на голодных.
Yes . . . hunger stupefies and maddens a man and makes him savage; hunger is not a potato.
Да... С голоду человек шалеет, дуреет, становится дикий. Голод не картошка.
When a man is starving he uses bad language, and steals, and may do worse. . . . One must realize that."
Г олодный и грубости говорит, и ворует, и, может, еще что похуже... Понимать надо.
Ivan Ivanitch choked over his tea, coughed, and shook all over with a squeaky, smothered laughter.
Иван Иваныч поперхнулся чаем, закашлялся и весь затрясся от скрипучего, удушливого смеха.
" 'There was a battle at Pol . . . Poltava,' " he brought out, gesticulating with both hands in protest against the laughter and coughing which prevented him from speaking. " 'There was a battle at Poltava!'
- Было дело под По... Полтавой! - выговорил он, отмахиваясь обеими руками от смеха и кашля, которые мешали ему говорить. - Было дело под Полтавой!
When three years after the Emancipation we had famine in two districts here, Fyodor Fyodoritch came and invited me to go to him.
Когда года через три после воли был тут в двух уездах голод, приезжает ко мне покойничек Федор Федорыч и зовет к себе.
'Come along, come along,' he persisted, and nothing else would satisfy him.
Поедем да поедем, - пристал, как с ножом к горлу.
'Very well, let us go,' I said.
Отчего ж? Поедем, говорю.
And, so we set off.
Ну, взяли и поехали.
It was in the evening; there was snow falling.
Дело было к вечеру, снежок шел.
Towards night we were getting near his place, and suddenly from the wood came 'bang!' and another time 'bang!'
Подъезжаем уже ночью к его усадьбе и вдруг из лесу - бац! и в другой раз: бац!
'Oh, damn it all!' . . . I jumped out of the sledge, and I saw in the darkness a man running up to me, knee-deep in the snow. I put my arm round his shoulder, like this, and knocked the gun out of his hand. Then another one turned up; I fetched him a knock on the back of his head so that he grunted and flopped with his nose in the snow. I was a sturdy chap then, my fist was heavy; I disposed of two of them, and when I turned round Fyodor was sitting astride of a third.
Ах ты, шут тебя... Выскочил я из саней, гляжу - в потемках на меня человек бежит и по колена в снегу грузнет; я его обхватил рукой за плечи, вот этак, и выбил из рук ружьишко, потом другой подвернулся, я его по затылку урезал, так что он крякнул и в снег носом чкнулся, - здоровый я тогда был, рука тяжелая; я с двумя управился, гляжу, а Федя уже на третьем верхом сидит.
We did not let our three fine fellows go; we tied their hands behind their backs so that they might not do us or themselves any harm, and took the fools into the kitchen.
Задержали мы трех молодчиков, ну, скрутили им назад руки, чтоб какого зла нам и себе не сделали, и привели дураков в кухню.
We were angry with them and at the same time ashamed to look at them; they were peasants we knew, and were good fellows; we were sorry for them.
И зло на них берет, и глядеть стыдно: мужики-то знакомые и народ хороший, жалко.
They were quite stupid with terror.
Совсем одурели с перепугу.
One was crying and begging our pardon, the second looked like a wild beast and kept swearing, the third knelt down and began to pray.
Один плачет и прощения просит, другой зверем глядит и ругается, третий стал на коленки и богу молится.
I said to Fedya: 'Don't bear them a grudge; let them go, the rascals!'
Я и говорю Феде: не обижайся, отпусти ты их, подлецов!
He fed them, gave them a bushel of flour each, and let them go: 'Get along with you,' he said.