Вместо дядьки-швейцара в дверях стояли юные качки, посредством «Стиморола» на ходу избавляющиеся от кариеса. (Жуйте, ребята, здоровые зубы выбивать приятнее.) Мимо них я прошел спокойно, не дергаясь. Я должен был уметь проходить в кабаки даже тогда, когда на улицах стояла целая толпа, желающая туда попасть, а уж теперь-то!
Но вот ведь что! Народу в «Калифорнии» было совсем не мало То ли это дешевый кабак, то ли здесь собирается вся, как теперь говорят, элита.
(Элита политического мира, элита творческого, элита преступников, элита отморозков и т.д.).
Мне во что бы то ни стало надо было подсесть поближе к Громову. Там, рядом с тем столиком, за который он сел, был свободный, но я не знал, как принято в этом кабаке, а поэтому остановился в дверях.
И тут же ко мне подлетела шикарная девица в мини-юбке с какой-то надписью на лацкане длинного пиджака.
– Здравствуйте! – улыбнулась она мне как родному другу. – Спасибо, что пришли. Вы один?
– Я из Питера, проездом…
– Не скучаете? – после улыбки номер один – улыбочка номер два.
Ах ты ж моя дорогая! Раньше я таких девочек в петрозаводских кабаках не встречал. Они не раскатывались с приветом, но и не ухмылялись так скабрезно.
– А вы? Вы не посидите со мной? – пошел я болтать, чтоб молчание не выдало меня.
– Может быть… – загадочно сказала она. – Где бы вы хотели сесть?
– Вон там, у окошечка… – Я показал на вожделенный столик.
Она что-то посчитала в уме и решила пойти у меня на поводу.
Я выбрал место впритык к столику Громова, но спиной к нему – нечего мозолить лишний раз глаза. Вместе с тем я мог спокойно оборачиваться, потому что за моей спиной была пустая пока эстрада.
Громов был не один. Вместе с ним сидела парочка младых недопесков, прожигателей жизни: девица в жутких металлических колготках и с ней красный пиджак. Красный пиджак годился Громову в младшие сыновья, но был с ним на «ты» и даже посматривал свысока. Это чувствовалось по тону.
Девицу звали Нелли. Казалось бы, имя как имя, но мои объекты произносили его так вычурно-нараспев, так громко и ненатурально, что впервые в моем таком любимом Петрозаводске завоняло провинцией.
А может, дело в том, что и от остальных столиков неслось: «Клара, Анжелика, Снежана»? Потом красный пиджак громко позвал:
– Манон!
И я, наконец, увидел Манон (Машку).
– Да, мои золотые, – зачастила Манон, – вы разве уже решили? А что скажет Люсьена? Ее еще нет?
– Будет, куда денется, – грубо заржал красный пиджак.
Потом они заказывали еду и напитки, а я смотрел в меню и, как счетная машина, быстро-быстро суммировал, какие денежки потребны нынче на красивую жизнь. Заодно и себе выбирал не то, что люблю, а то, что подороже, потому что возможность спокойно здесь находиться зависела от приязни халдеев.
Зазвучали вдруг голоса инструментов. Я имел право обернуться и обернулся. Объекты пили коньяк, бутылка с шампанским ждала своего часа в ведерке.
Появилась Люсьена. Я увидел ее уже тогда, когда она подошла к столику Громова.
– Хелло, Люсьена! Как ты сегодня классно выглядишь! На тысячу долларов.
– Нелли, дорогуша, ты ничуть не хуже!
Их речи и прикосновения щечками выглядели и звучали как безграмотный перевод иностранной графомании. Мало того, что заокеанский отморозок написал ахинею, так и переводчик-то ничего, кроме ценников на штанах, до этого не переводил.
Смотреть было неловко, я отвернулся и только слышал:
– Нелли, детка, сегодня у Маэстро говорили только о тебе…
– Люсьена, радость моя, такая обида. Лобстеров сегодня нет, только креветки…
– Опять эта форель, мальчики!
Что-то бурчали мальчики, совсем потерявшиеся с появлением Люсьены. Смотреть и подслушивать было неинтересно. Я лишь вынужденно обернулся на хлопок пробки шампанского. Тайно к ним присоединившись, я выпил свою честную рюмку водки.
А тут и девочек мне Бог послал. Вернее, та, в длинном пиджаке, позаботилась.
– Вот, чтобы не скучали… – подмигнула она.
Девочек звали, разумеется, Кариной и Эльвирой, и девочки любили шампанское. Они сами позвали Манон, и я был удостоен знакомства с нею: не делового, а дружеского. Манон одна тут производила впечатление трезвой и нормальной, вкалывала как лошадь, соблюдая улыбку на лице.
Она была немолодая, и пропорции ее тела считались устаревшими. Ноги были вполне нормальной, человеческой длины, и, может быть, поэтому у Манон тут было много своих, тайных поклонников.
Щебет Карины с Эльвирой не помешал бы мне услышать что-то важное из-за столика Громова, но о важном там не говорили. Жратва, сауна, бабы.
Да и говорил-то в основном красный пиджак. (Его имя было – Леонид. Они так его и называли, вовсе не Леней!) Осознавая всю серьезность возложенной на себя задачи, я не пьянел. Разумеется, не смешивал напитков. Девочки мои от шампанского опьянели вмиг, но я не только поэтому понял, что их, скорее всего, надо кормить, а не поить. Я же не собирался их снимать, так уж хоть накормлю на Сакеновы бабки. Он бы, думаю, возражать не стал. Девчонки уплетали за обе щеки, а сыры-колбасы притыривали, когда я отворачивался и заказывал еще, не понимая сексуальных намеков..
Может быть, именно по этой причине они стали разговаривать со мной совсем по-человечески.
– Ты что на Люсьену пялишься? Как это нет, как это нет! Скажи, Карина?
– Она красивая, что ли? – поддержала Карина.
– Не понимаю в этом, девочки. Стар я для таких.
– Не, ну а если все-таки подумать?
– Наверное. Но ты не хуже и Эльвира по-своему не хуже. А в смысле поведения – так и лучше.
– Ага! – обрадовались мои девицы. – Она на самом деле ужасная стерва!
– Уж она бы могла по кабакам не шастать и на содержании у мужиков не сидеть. У нее папаша такой крутой… Он бывший... ну не помню, как называется, только шишка. У них и квартира, и тачка, и дача…
– Это мы в деревянном доме…
Наступила пауза. Проговорились мои дурочки.
И испугались. Будто вот сейчас я их выгоню или заставлю платить за еду. И от нестерпимой жалости я тут же выдумал маму-учительницу, которая тоже живет в деревянном доме и с трудом сводит концы с концами, а перед пенсией голодает. Реакция была неожиданной и агрессивной:
– Что же ты-то тогда по кабакам шляешься, если мама голодает? Вон у Эльки мама, так она ей все домой тащит.
Вот и поделом мне. Но не зря я лучший актер среди ментов – упал на четыре лапы.
– Деньги не мои, девочки. У меня работа такая – по кабакам шастать и певичек кабацких смотреть. Я директор картины, совместной с американцами. Им нужна самая пошлая певичка.
– А-а-а… – зауважали меня девочки.
Я не знал, как мне перевести разговор на Громова и его окружение. Интересно, что думают завсегдатаи о завсегдатае. Потому я опять намеренно уставился на Люсьену.
– А она на содержании у этого красного пиджака?
– Ха! Она не дура с таким водиться!
– Но по виду он крутой.
– Сядет он, дай Бог, скоро…
– Почему?
– Потому что бандит… Вон у Галки... у Карины – квартиру отобрал и к нам в барак вселил.
Я его с детства знаю, этого подонка.
– Как – отобрал?
– Да ну… – смутилась Галка-Карина. – Брат был ему должен, а Леонид его на счетчик. Брат сбежал, я одна осталась…
– А второй, который с ним?
– Это Сэм-то? Сэм мужик правильный. Я бы сама от такого не отказалась…
– Он же старый!
– Нам не нужен молодой, правда, Элька? Лучше отец, чем сынок на содержании. Да вот только деньги к деньгам – Люська в него когтями вцепилась…
– Из-за денег?
– Нет, думаю не из-за денег. Просто ей всегда подайте то, что подошло бы другим, А потом на великую любовь себя накручивает.
– Знаешь, Галка, может, зря мы так, а? Ведь ей тоже не везет. Знаете, вокруг нее всегда такие коты крутились…
– Вообще-то да. Много их теперь, сынков этих.
Они и к Манон, на сто лет моложе ее, а бабки подбивают. Но Манон не дура. Крутится, как может. Работает, приторговывает. У нее двое детей и мать – она всех одна содержит. Но все равно… Люська могла бы учиться, работу бы по блату хорошую нашла, а она на бедного Сэма взгромоздилась.