Он впервые вслух упомянул о неких своих интимных проблемах, и Амана, давно уже обо всем догадавшаяся, протянула руку и ласково погладила его по щеке.
Они стали планировать свою свадьбу. Амана согласилась некоторое время практически не выходить из дома, дабы ничем себя не скомпрометировать. Лука, напротив, прервал свое затворничество и целых два месяца вел вполне светский образ жизни. Он каждый вечер появлялся у Аманы в доме, ел и пил в обществе Хасана Эфенди, вместе с ним курил наргиле[4] и слушал музыку, а порой и сам играл чуть ли не до рассвета. Хасан Эфенди быстро понял, что дело идет к свадьбе, и решил, что лучше получить в качестве зятя предприимчивого мясника, чем позволить своей упрямой дочери навек остаться девственницей. Он проявил должное терпение. Теперь Лука мог сколько угодно обхаживать свою невесту и будущего тестя. С точки зрения общественности, все это выглядело вполне благопристойно.
Если бы Лука немного лучше разбирался в людях, знал бы, что Хасан Эфенди еще полтора месяца назад разорился, то сразу попросил бы руки Аманы, и тогда эта история могла бы иметь совсем другой конец. Но Лука все тянул время, светски расшаркиваясь перед будущим тестем. Пока они с Хасаном Эфенди бренчали на музыкальных инструментах, сидя у него на балконе, и с упоением слушали философские высказывания друг друга, Амана оказалась совершенно заброшенной. Ей пришлось в полном одиночестве ждать, когда же будет назначена свадьба. Она, предоставленная сама себе, предвкушала будущую семейную жизнь с Лукой, скорый переезд в столицу и стала задумываться о том, что теперь, пожалуй, ее непорочность, о которой Амана не забывала напомнить всем при каждом удобном случае, не подлежит сомнению и девичья честь в полной безопасности. Значит, результат достигнут? Ей больше не нужно бояться — а она всю жизнь именно этого и страшилась, — что в доме появится неотесанный мужлан с авторитарными замашками? Можно больше не пугаться ни первой брачной ночи, ни тоскливой жизни замужней женщины, ни бесконечных родов и сопливых детей? Да, это было именно так. Стоило ей принять единственное решение — и все эти страхи исчезли. Будущее расстилалось перед нею, как чистое полотно. Сперва Амана обрадовалась, потом все же задумалась о том, как длинна жизнь и насколько тот путь, который она ранее себе представляла, может быть связан с перечисленными выше страхами и конфликтами, спровоцированными этими ужасами. Ей пришло в голову, что та борьба, которую она намерена вести, ни в коей мере не может сравниться с той великой битвой, во имя которой она так долго закаляла свою душу. Если она откажется от своих былых устремлений, то вместе с этим утратит и возможность передумать. Амане вдруг показалось, что с исчезновением подобной возможности закончится и вся ее жизнь.
За две недели до свадьбы Амана слегла в постель с лихорадкой. По городу тут же поползли слухи о том, как серьезно она больна. Люди говорили, что у бедняжки даже занавески на окнах раздвинуть нельзя, так сильно у нее болит голова. Она постоянно кутается в одеяла, бредит, даже обычный кивок причиняет ей невыносимую боль.
Лука пока что не считался ни близким другом, ни членом семьи, ни даже официальным женихом Аманы, поэтому вести о ее самочувствии получал на рынке и на мосту. Именно там он узнал и о том, что в дом Хасана Эфенди один за другим ходят разные врачи, но девушке лучше не становится. Сам же Хасан Эфенди был исполнен надежды и оптимизма, при встречах заверял Луку, что девочка очень хорошо себя чувствует, это всего лишь незначительный осенний кашель, очень скоро она поправится. Вот только люди болтали на перекрестках, что ситуация отчаянная. Хасим-ага, знаменитый в городе травник, написал одному врачу, настоящему кудеснику, живущему в каком-то дальнем уголке королевства, и попросил его немедленно приехать.
Никто в городе не видел, как прибыл этот кудесник. Если бы кто и встретил его на улице, то все равно не узнал бы в лицо этого человека. Но всем было известно, что этот лекарь три дня и три ночи простоял у постели Аманы, держа девушку за запястье и утирая испарину у нее на лбу. Вскоре для всех стало очевидным и то, что этот чудодей с помощью двух-трех пристальных взглядов и нежных, неназойливых движений рук, время от времени протиравших прохладной губкой вспотевшую шею Аманы, уничтожил все ее незыблемые установки относительно обета безбрачия и желания целиком посвятить себя занятиям науками и искусствами. Амана позабыла обо всех своих прежних планах, она больше не хотела служить музыке и выходить замуж за Луку. Как только ей стало чуть лучше, она начала тайком выскальзывать из своей комнаты и удирать на свидания с тем врачом-чудодеем, в точности как когда-то тайком бегала на мост, чтобы послушать игру одного печального гусляра и попеть с ним вместе. Но теперь, прежде чем потихоньку выскользнуть из дома и встретиться со своим возлюбленным где-нибудь на заброшенной мельнице или в амбаре, она непременно смачивала дорогими духами свои запястья и пупок.