– Чем это круто? – чуть ли не с отвращением спросила я.
– Ты ничего не понимаешь! – засмеялась Марьяна. – Он такой импозантный, интересный, харизматичный мужчина, его знают все. Чего ты теряешься?
Меня передёрнуло.
– Смотри, что он пишет! – я протянула телефон подруге.
Марьяна впилась глазами в напечатанные буквы.
– Он приглашает тебя выпить. Что в этом такого? – сделала она невинные глаза.
– Во-первых, он женат, во-вторых, он намного старше меня – на целых двенадцать лет! В-третьих, он мне противен, – я забрала телефон и удалила сообщение.
– Ты ничего не понимаешь в мужчинах, – подвела итог Марьяна, потягивая через соломинку свой коктейль. – Подумаешь, женат…
– Был у меня на горизонте один женатый, – напомнила я подруге. – Ничего даже и близко нормального из этого не получилось. Второго женатого моя психика не вынесет.
Марьяна замолчала, покусывая соломинку в бокале и ехидно поглядывая на меня. Я смотрела на неё и пыталась взглядом переубедить подругу.
– Могу поспорить на бутылку Мартини, ты сдашься! – уверенно заявила Марьяна, тряхнув длинными кудряшками глубокого чёрного цвета.
Я протянула ей руку.
– Пари?
– Пари! Майя, разбей! – попросила она вовремя вернувшуюся сестру. Майя непонимающе посмотрела на нас, но руки разбила.
– О чём спорили? – поправив подол своего шёлкового платья голубого цвета, Майя присела к нам. Убрав лезущие в глаза накрученные кудри каштанового цвета, она в ожидании смотрела на нас.
Мы переглянулись с Марьяной. Признаваться Майе в предмете нашего спора мне не хотелось. Марьяна поняла это по моим глазам.
– Спорили, что всё-таки вытащу её на танцпол, – соврала она.
– И проиграешь, – уверенно ответила я, направляясь к барной стойке за новой чашкой чая.
***
С момента нашего с Марьяной спора прошло ровно две недели. Ровно две. Ни днём меньше или больше. А я за эти две недели успела совершить столько ошибок, сколько за всю свою прожитую жизнь не совершала. Вопреки собственным ожиданиям и принципам, в которых я была абсолютно уверена, спор Марьяне, к своему стыду, я проиграла.
По прошествии многих лет я сама задаюсь вопросом, как случилось то, что я, несмотря на изначальные внутренние протесты, сдалась и стала любовницей женатого мужчины. Что перевернулось в моём сознании, заставило моё сердце победить разум? Я могу провести в этих размышлениях не одну жизнь, но ответ так и не будет найден.
Я не могу сказать, с чего начался наш странный, запутанный роман, осуждаемый и презираемый благочестивыми (и старающимися ими слыть) гражданами. С заботливо принесённой мне чашки кофе в конце напряжённого рабочего дня? С весёлой шутки, рассказанной так вовремя, когда моя душа познавала тоску и апатию? С предложения довезти до дома в день, когда ливень сплошной стеной проливался на землю? С настойчивого желания завоевать меня? Или всё-таки с нежного признания во взгляде глубоких чёрных глаз? Как бы там ни было на самом деле, я склонялась к мысли, что все эти моменты в совокупности привели к данному результату. А я… Наверно, в двадцать лет мне слишком хотелось любить и быть любимой.
В моей жизни начался новый период, сияющий счастьем в своём начале и едва не сломавший мне жизнь в своём конце.
В отличие от первого женатого мужчины, с которым меня свела судьба всего лишь два года назад, Рустам проявлял удивительное бесстрашие, очень часто появляясь со мной в людных местах. Конечно, так было не сразу.
Поначалу мы проходили через затаённые взгляды на работе, смешные шутки, в которых никто не мог заподозрить что-то большее, чем непосредственное общение двух коллег. Рустам вернулся в свой кабинет, в котором закончился ремонт, но к нам заходил очень часто, в любую свободную минуту. Мы много разговаривали при свидетелях. Обменивались дисками с любимыми фильмами, делились записями любимой музыки, обсуждали содержание любимых книг - что плохого было в невинных разговорах двух людей, имеющих общие интересы?
Затем начался мой, наверное, самый обожаемый и романтичный промежуток наших отношений. Мы выискивали в стихах известных поэтов понятные лишь нам одним строки. По утрам под клавиатурой на рабочем столе я находила тщательно запечатанный конверт. Избегая посторонних глаз, я аккуратно вскрывала его и пробегала глазами короткие отрывки, написанные размашистым почерком Рустама. В обеденный перерыв, встретив Рустама на лестнице, я быстро совала ему в руки сложенный вчетверо листок со своим рифмованным ответом. Наша тайная переписка тревожила меня своей сокровенностью. Я чувствовала себя гимназисткой девятнадцатого века. Любая неосторожность могла раскрыть нас, и на этом голубое небо над нашими головами затянуло бы свинцовыми тучами.