Стучали колеса, бесновались адские пляски бликов на стенках купе, а я не мог уснуть и все думал, думал, думал… В свете бликов проявлялась Яковлева с запрокинутой, как для поцелуя, головой. Рот ее был полураскрыт, матово белели зубы. Ноги… Мне вдруг захотелось обнять ее, и не только обнять, а слиться с нею в одно целое, растворить свою маленькую, земную, душу в ее высокой, восторженной.
Мы много раз целовались, но то были поцелуи по законам и велению сцены, они были мне приятны, только не были так мучительно желанны, как сейчас.
Как не трудно догадаться, мы с треском провалились! Первым я, а потом и Яковлева. В этот же день. У меня был еще шанс… А Земнякова, кому мы везли рекомендательное письмо, никто в театре не знал и не помнил.
Комиссия вроде бы и простая, добродушные пожилые люди, обыкновенные, человеческие, лица. Тот, что посередине, в галстуке, похож на нашего физика Павла Ивановича, только у Павла Ивановича один глаз не его, стеклянный. А с левого края — старушка даже. Она вылитая Федорчиха, только без фартука и черной юбки. Самый молодой мне сразу не понравился. Очень уж он был смазливый. Брезгливо смазливый. «Наверное, все девчонки за ним бегают, — подумал я. — Вишь, как губы скривил, посмотрев вскользь на меня».
— Ну-с, молодой человек, что вы нам приготовили? — устало посмотрел на меня «Павел Иванович».
— Это… Гм… «Мцыри». Лермонтова.
— Прошу, — откинулся на спинку стула «Павел Иванович».
Откашлявшись, я начал:
— Дайте ему воды! — распорядился «Павел Иванович», а прозвучало это как: «Гоните его в шею!»
Выпив целый стакан воды, причем последний глоток был похож на плеск упавшего в воду камня с кручи, я не знал, что дальше мне делать.
— Все? Готовы? — Смотрел на меня «Павел Иванович».
Я прочитал в этом взгляде: «Может, хватит? Может, не будем?»
— Возьмите у него стакан.
— Это, — начал я, переминаясь с ноги на ногу. — Готов. Начинать с начала?
— Начните с конца, — разрешил, не меняя выражения лица, «Павел Иванович».
— Достаточно, — остановил меня, дослушав до слов:
— Что вы еще знаете из произведений Лермонтова?
— Это, как его… «Скажи-ка, дядя!»
— Вы имеете в виду «Бородино»?
В ответ я согласно кивнул и добавил:
— Еще «Герой нашего времени».
— Разрешите мне? — обратился красавчик к скучному «Павлу Ивановичу». Получив разрешение, уставился на меня бычьими насмешливыми глазами. — Как понимать: «Герой нашего времени»?
«Как понимать, так и понимать… Герой, вот и все тут. Не дрейфил. Чеченку, не испугался, увел», — завихрилось в голове.
— Ну, воевали тогда с чеченцами… Вот. И он, Печорин, тоже воевал. Храбрый был. Ихними… их врагами были горцы. Тоже смелые… Вот.
— Может, споете нам? — пропищала старушка.
«Насмехается старая карга!» — зло подумал я и выжидательно уставился на «Павла Ивановича».
— Если можете, спойте, — разрешил он, но по его виду можно было судить, что, если я и спою не хуже Шаляпина, все равно мне это не поможет. Моя карта бита.
— Украинскую можно? — спросил я, ни на что не надеясь.
— Можно. Можно монгольскую.
— Монгольскую я не знаю.
— Пойте, что знаете.
«Только побыстрее и покороче», — понял я.
Сам не понимаю, как мне удалось вытянуть верхние ноты и не «дать петуха»! Может быть, причина тому — мои постоянные тренировки в пении и во время работы, и во время безделья. От отца передалось это постоянное песенное мурлыканье. Проснулся только и уже мурлычет что-то свое.
Команда заерзала на стульях. «Павел Иванович», как на чудо, уставился на меня.