— Почему мы идем сюда? — спросила она.
Бранд направился за угол, а но к старомодному деревянному крыльцу.
— Наша дверь сзади.
— Почему?
— Мы будем жить в подвале.
— В подвале? Почему в подвале?
Неужели она вышла замуж за сумасшедшего?
— В доме есть другие жильцы. Там женщина с ребенком. Мы с Мэри решили не бросать деньги на ветер, пока не скопим на собственный дом. Мэри мечтала о своем доме.
Изабелла едва верила своим ушам. Господи, что же будет?
— Значит, ты… то есть мы… будем жить, как в тюрьме?
Ей все еще не верилось.
Бранд остановился перед узкой дверью, с которой осыпалась почти вся краска, и изобразил некое подобие улыбки.
— Не в тюрьме, конечно же. В рекламе было сказано «люкс, подвал».
Люкс? Но люкс — значит роскошь. Может быть, его жилище и не так уж плохо?
Изабелла немножко повеселела, но тут Бранд отпер дверь, которая с противным скрипом отворилась, и то, что предстало глазам Изабеллы, было хуже самых страшных кошмаров.
Крутые ступеньки вели вниз. От цементного пола в помещении было еще холоднее, чем на улице. Две разные двери в противоположных стенах совсем отсырели, словно долго пролежали в луже. А почему бы и нет? Она бы не удивилась.
— Вот наша комната, — сказал Бранд, распахивая дверь направо.
— А там что?
— Не что, а кто. Его зовут Гари Роузбой. Сторож в порту. По крайней мере, так он говорит. Но работает он и вправду не когда все.
— Ты ему веришь?
Бранд пожал плечами.
— Конечно. А почему нет? У меня с ним другие проблемы.
Изабелла решила не задавать лишних вопросов. Бранд и так цедил слова сквозь зубы.
Она с сомнением посмотрела ни открытую дверь, не понимая, зачем надо ютиться в такой тесноте. В ее собственной стране места сколько угодно… Неужели Бранд в самом деле хочет, чтобы она тут жила? Переступая через порог, она закрыла глаза в страхе перед тем, что ей предстоит увидеть.
Разлепив веки, она в ужасе уставилась на зеленый линолеум на полу и несколько секунд собиралась с духом, чтобы оторвать от него взгляд.
Они были в кухне. Белая раковина, одноконфорочная плита, печка, какую теперь можно отыскать, верно, только у антиквара или старьевщика. Еще деревянный стол и два стула с квадратными спинками и зелено-красными сиденьями.
— Какая маленькая, — вздохнула Изабелла. — И темно здесь. А как ужасно пахнет. Неужели только одно окошко?
— Это же подвал, — напомнил ей Бранд и включил свет. — Так лучше?
Не лучше. При свете видны были трещины в стенах. К тому же, Бранд словно стал больше, а комната меньше.
— Ужасно грязный пол, — сказала она. — А что это на печке? Это ведь печка, правильно?
Ее охватил неодолимый страх.
— Печка.
Неужели он разозлился? Разозлился, что ей не нравится эта дыра?
— А где гостиная? — спросила она. — Ванная? Спальня?
— Гостиная?.. — рассмеялся Бранд. Она в первый раз слышала, как он смеется, и ей это не понравилось. — Гостиная? — повторил он. — Гостиной нет. А ванная здесь, хотя не уверен, что в ней все в порядке. Спальня сюда.
Не глядя на нее, он открыл дверь и прошел в другую крошечную комнату.
В ней стояла большая кровать с медной спинкой, еще был некрашеный комод и, как ни странно, новый письменный стол. Голубые стены и ковер, если сравнить со всем остальным, сияли чистотой. Что ж, неплохо. Изабелла открыла было рот, но Бранд не дал ничего сказать.
— Кровать я вынесу.
— Вынесешь? Но…
— И поставлю две одинарных. Прошу прощения, но комната будет общей.
— Зачем? Ведь мы же не будем…
Она умолкла.
— Не будем, — сказал Бранд. — Мы не будем спать на одной кровати.
— Но… мы женаты.
— Знаю. Но тебе нечего огорчаться. Один раз случилось. Второго не будет.
— Почему? — изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, спросила она.
— Ты же почти ребенок.
— Неужели?
Бранд закрыл рукой глаза.
— Пойми, Изабелла. Тогда я только-только потерял жену. Я сам не знал, что делаю. Ты помогла мне, и я тебе очень благодарен.
— Помогла? И все?
— Нет, не все. И ты сама это знаешь не хуже меня. Но я совсем обезумел, когда потерял жену, ведь я ее ждал четыре года.
А… Ну, конечно. Бранд все еще любит пухленькую блондиночку Мэри. Ничего не поделаешь. Но ей-то каково? Тем не менее Изабелла прикусила язык. Нет, нет, неразумно пока требовать от него каких-то чувств. Но скоро, когда его боль немножко уляжется, она найдет дорогу к его сердцу. И он полюбит ее сильнее, чем любил свою робкую малышку Мэри.
Изабелла расправила плечи. За исключением одного раза, когда она сбежала из дому, она всегда получала все что хотела. Любое платье. Любое украшение. Почему же теперь должно быть иначе? Только оттого, что на сей раз ей понадобился мужчина? Она заставит его полюбить себя. Заставит. Ничего, немножко терпения и ласки.
— Я понимаю, — сказала она, касаясь руки Бранда. — Прошло слишком мало времени, и ты ее еще не забыл. Я и не ждала, что так быстро…
— Я ее никогда не забуду.
Бранд произнес это с такой обреченностью, что Изабелла почти поверила ему, пока не вспомнила, как ей почти всегда удавалось получать желаемое. Рано или поздно.
— Конечно, не забудешь, — ласково проговорила она. — Я понимаю. Пойдем. Нам надо разобрать вещи.
В ту ночь Бранд улегся на пол в спальном мешке. Когда Изабелла проснулась утром и увидела его на полу, она сразу вспомнила и потрескавшиеся стены, и печку, и серое небо, и зонтики, и сутулые спины.
Она закрыла лицо руками и заплакала.
Бранд повернулся с боку на бок.
— Заткнись.
— Что? — не поверила своим ушам Изабелла. — Что ты сказал?
— Ммм. Я сказал «заткнись».
Наверное, до него все-таки дошло, что он сказал что-то не то, ибо он мгновенно проснулся и привстал на своей постели. Однако виноватым он не выглядел.
— Послушай, Изабелла, не надо плакать. Я знаю, наша квартира не Бог весть…
— Она ужасная. Ужасная.
Это тоже. Но главное — сонный и желанный Бранд, который не хочет спать с ней рядом, не то что приласкать ее.
— Тебе надо было найти что-нибудь почище.
Правду она ему не могла сказать. Это было бы слишком унизительно.
— Мэри обещала сама тут все сделать, — недовольно отозвался Бранд. — Ведь это всего лишь грязь.
В ответ на его слова Изабелла завыла, как волчонок, потерявший мать. Слезы градом текли у нее по лицу.
Бранд тихо выругался, встал и отправился в ванную. Изабелле ничего не оставалось, как ударить кулаком подушку, чтобы как-то спустить пар. Буквально через секунду она услыхала громыханье труб. Бранд включил душ.
Черт бы его подрал. Он не имел никакого права говорить ей, чтобы она заткнулась, и не имел никакого права привозить ее в эту мокрую берлогу, и не имел права… не любить ее хотя бы чуть-чуть.
Когда он вернулся из ванной, она все еще плакала, но больше от злости, чем от огорчения.
Бранд посмотрел на черноглазую и почти голую нимфу, заливавшуюся слезами в его постели, и не выдержал:
— Послушай, я знаю, это ужасно…
— Хуже, чем ужасно. — Изабелла кулачками терла глаза. — А тебе все равно.
— Не все равно.
Он стоял в дверях голый, лишь обернув полотенце вокруг бедер, и его густые черные волосы падали ему на лоб. Она, видела загнутые верхушки его ушей. Когда она в первый раз заметила их, она очень смеялась, но Бранд чуть ли не с гордостью объявил, что у всех Райдеров такие уши. Теперь они стали для нее его неотъемлемой частью, и она их любила.
Изабелла с головой укрылась простыней. Он был таким желанным, когда мокрый и теплый после душа стоял в дверях, что ей еще больше захотелось плакать.
— Неужели ты не можешь хотя бы извиниться? — проворчала она из-под простыни.
— Извиниться? С какой стати?
— С той… Зачем ты привез меня сюда?
— Ты сама этого хотела, — устало проговорил он. — Ты попросила, чтобы я женился на тебе. Помнишь?