В следующий раз мы остановились по причине митинга. Существ двести разных рас столпились вокруг трибуны, на которой бесновался некий человек.
— …омоем наши сапоги в Великом океане! — визгливо выкрикивал он. — Все, все, все омоем! А вы представляете, что будет с этими западными уродами, когда все наши хримтурсы примутся одновременно мыть сапоги в ихнем океане?!
— Что? — заинтересованно выкрикнул какой-то хримтурс, зачем-то приподняв ногу в сапожище литров двадцать вместимостью
— Смоет! — восторженно заявил оратор. — Приливной волной смоет на фиг! Однозначно!
— Сын Юриста нынче явно в ударе, — покачал головой сержант.
— Он в этом ударе пребывает с младенчества, — хмыкнул один из его подчиненных.
— Ага. Как тогда ударили… — начал было второй, но сержант тут же прикрикнул:
— Разговорчики! Вы на службе, а стража — вне политики!
Кое-как пробившись сквозь толпу поклонников Сына Юриста, мы свернули, минут пять пропетляли по почти безлюдным (один человек на два квадратных метра) закоулкам и наконец остановились у дома с бронзовой прорезной вывеской в виде попугая, сидящего на жердочке, раскинув крылья.
— Ну вот, — махнул рукой сержант. — Лучший постоялый двор в городе «Под крылышком Спикера». Цены умеренные, народ мирный даже в эти сумасшедшие деньки, к тому же до нашего участка рукой подать. Если что потребуется — обращайтесь.
Сердечно распрощавшись с любезными блюстителями закона, мы поручили драконозавров заботам расторопного конюха и направились к двери. Оную дверь, кстати, украшали сразу два плаката. Первый гласил, что «Хримтурсы Демополиса против расовой дискриминации!», а ниже от руки было подписано: «И хрен с ними!» Со второго лучезарно скалился холеный мужчина, а подпись тем же почерком гласила: «Он — друг гномов!» Мне тут же стало интересно, хотел ли ее автор обидеть мужчину или превознести. Впрочем, скорее второе: недоброжелатели уже успели подрисовать «другу гномов» углем кошачьи усы, редкую бороду, фингал под левым глазом и большую бородавку на щеке… прошу прощения, бородавка у него была своя.
Едва переступив порог, мы тут же услышали:
— Добр-ро пожаловать, электор-рат!
— Спасибо, — машинально ответил Бон.
— Левые? Пр-равые? Центр-ристы?
— Пр-роездом, — ухмыльнулась Глори. — Тр-ребу-ется запр-равка.
— Пр-рисаживайтесь спр-рава.
Так и не поняв, кто с нами разговаривает, мы послушно направились в указанную сторону.
— Спикер, заткнись! — послышался женский голос — Совсем сдурел, петух тропический?
— Попр-рошу без оскор-рблений! Спикер-р не дур-рак! Спикер-р — умница! Спикер-р — хор-роший, хор-роший!
— Спикер-р — пустобр-рех! — не согласилась с неведомым голосом женщина средних лет, выходя из-за стойки. — Спр-рава… тьфу ты, зараза! С тобой разучишься нормально разговаривать! Справа нет ни одного свободного места. Не позорь меня перед гостями! Добрый день, уважаемые! Вон там свободный столик, располагайтесь.
— Спр-рава будут места, если Кор-ри пр-рогонит мазур-риков! — возмутился неведомый Спикер. — Они жр-рут уже тр-ри часа, а потом опять попр-росят кр-редит! Дар-рмоеды!
«Мазурики» — трое мужиков, чьи носы сразу выдавали своим цветом выпивох со стажем, — скромно потупились.
— У тебя забыла спросить! — фыркнула Корри, обернувшись к стойке.
— Ой! — тихонько сказал Римбольд, проследив за ее взглядом.
И вправду — ой! Над стойкой на цепи, другой конец которой терялся в полумраке где-то на потолке, висела здоровенная клетка. Наш гном в такой вполне мог жить. Правда, в данный момент она была пуста, поскольку ее обитатель — желто-красно-синий попугай — деловито прохаживался взад-вперед по стойке, волоча за собой роскошный хвост.
— Спр-росить Спикер-ра — не гр-рех! — глубокомысленно произнес он. — Спикер-р пр-ротив анар-рхии!
— Если Спикер не прикроет клюв, он отправится в клетку и останется без крекера!
Попугай тут же замер, склонив голову, и тихонько заявил:
— Пр-рессинг!
— Что-что? — приподняла брови хозяйка, вручая нам меню.
— Умолкаю! Умолкаю! Кор-ри хор-рошая! Спикер-р хор-роший! Кр-рекер-р хор-роший! Дайте кр-рекер-р Спикер-ру!
— Всем салат с креветками, — перечисляла тем временем Глори, — мясное ассорти, тушеную свинину с картошкой, мальчикам — пиво, мне — апельсиновый сок…
— А груши? — тут же заныл Римбольд.
— …две груши…
— Три!
— …три груши, большую гроздь винограда, корзиночки с заварным кремом… — Моя принцесса улыбнулась и закончила: — …и крекеры господину на стойке.
— Ох, сударыня! — с улыбкой покачала головой хозяйка. И, обернувшись к стойке: — Слышал? Скажи спасибо, обжора!