С тех пор прошло много времени. Но и по сей день тюлень враждует с камбалой. Камбала прячется от грозного тюленя в траву на мелководье. Она ложится на дно лагуны, накидывает на себя ил, и ее не видно.
А пятнистый тюлень плавает на глубине, все ищет камбалу, не находит, ныряет до самого дна, всплывает на поверхность залива, поворачивает голову влево, вправо…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ НАРОДА
Владимир Санги часто вспоминает один из эпизодов своего трудного, голодного детства, выпавшего на военные годы.
Старейший в их роде дед Мамзин решил приучить мальчика к морской охоте, взял с собой и позволил постоять рядом, пока сам кормил хозяев моря — ызнгов.
Мамзин держал на ладони щепоть чая, сушеные клубни сараны, кусочек сахара и, обращаясь к таинственному ызнгу, говорил: «Вот! Мы пришли к тебе. Бедные мы люди, неимущие». Мальчик слушал старика вполуха и не сводил глаз с его ладони: дома давно не было сахара. Старик припрятал кусочек для самого важного — кормления духов перед охотой.
А старик продолжал: «Дали бы тебе больше, но у нас нет. Бедные мы люди, неимущие. Пожалей нас. Сделай, чтобы нам было хорошо. Чух!» — и Мамзин бросал приношения под куст.
Охотники на долбленых лодках уходили во льды. А мальчик на берегу старался вести себя тихо, не бегал, не озорничал: ведь Тол-Ызнг — хозяин моря может подумать, что. его шалости от сытой жизни, и не даст охотникам добычи!
Не этот ли эпизод, запечатленный памятью сердца, позволил писателю воссоздать одну из выразительнейших сцен романа «Женитьба Кевонгов»?
И хотя действие произведения развертывается в годы, когда первого нивхского писателя Владимира Санги еще не было на свете, ощущения временной трансформации не возникает. Память художника ярко и образно запечатлела сцену приготовления к охоте, а талант писателя воссоздал ее с поразительной достоверностью.
…Пятнадцать лет назад в Сахалинском издательстве вышла в свет книжка под названием «Нивхские легенды».
Это была, по сути дела, проба пера молодого литератора и фольклориста Владимира Санги. Каково же было удивление автора, работавшего в ту пору инспектором по делам малых народов северного Ногликского райисполкома, когда маленькую, неказистую книжицу заметил Константин Федин и прислал ему теплое приветственное письмо.
«Фольклор советских народов, — писал К. Федин, — обогатился теперь еще одним красочным притоком… Появился первый нивхский писатель, которому предстоит открыть другим народам душу и сердце своего».
Прошло время, и Владимир Санги в полной мере оправдал надежды своего «крестного». Одна за другой на Сахалине, во Владивостоке, в Москве выходили книги писателя — стихи, очерки, рассказы, повести, позволившие советскому читателю, как единодушно заметили критики, «взглянуть на жизнь нивхов изнутри».
— Меня угнетало то обстоятельство, что в европейской литературе сложился стереотип произведения о наших краях и наших народах, — говорил Владимир Санги. — Люди в таких произведениях были едва ли не придатком к экзотическому фону Крайнего Севера или Дальнего Востока. К двадцати годам я прочитал многое из того, что было доступно современнику из такой литературы, штудировал труды историков и путешественников, географов и фольклористов. Удовлетворяло мало, многое же вызывало желание раскрыть жизнь, быт, нравственные устои малых народов, в частности нивхов, глубже, полнее, достовернее. Увлекли и покорили меня лишь некоторые советские писатели — Владимир Арсеньев и Трофим Борисов.
От истока — к устью, от изображения древних обычаев, веками установленных традиций — к постижению национального характера — такую задачу ставит перед собой молодой литератор. Нивхи, прожившие отпущен^ пый им век в общинном строе, и нивхи, шагнувшие из сумрака родовых то-рафов — зимних жилищ в светлые классы школ, в аудитории техникумов и институтов; потомственные рыбаки, и охотники, с трудом приноравливающиеся к новой жизни и ее законам, и их сыновья, запросто пересевшие из лодок-долбленок на мощные сейнеры, становятся неизменными героями его книг.
Вот старый охотник и рыбак Полун. Его тревожит, что рыбы в реке Тыми, на берегах которой много лет назад поселились его предки, где прожил он всю свою долгую жизнь, становится меньше и меньше. Сам он никогда не возьмет из реки рыбы больше, чем нужно ему и его собакам на зиму. Но все чаще сталкивается Полун с теми, кто хищнически переводит кету и горбушу, кому порой и не рыба нужна, а лишь ее дорогая икра, — и его гнетет мысль: «Лосось может исчезнуть!» Эта мысль не дает покоя старику, гонит его в тайгу, на нерестовые реки, и старый нивх становится добровольным «рыбнадзором» («У истока»).
А молодой герой рассказа «Гостья из Ларво» покидает таежное стойбище, чтобы начать новую жизнь в рыболовецком колхозе. Парень учится, женится на русской девушке рыбачке, овладевает техникой, какая и не снилась его землякам. Он легко «командует» мощным морским маяком, луч которого чуть не до смерти пугает его мать, принявшую свет маяка за молнию, ниспосланную духами, чтобы покарать нивхов-колхозников.
В ранних рассказах первого нивхского писателя значительное место занимает изображение традиционных для нивхов занятий — охоты, рыбалки, выращивания ездовых собак, живописание вековых традиций и обрядов, красот сахалинской природы, повадок животного мира и т. п.
Возможно, под влиянием «северных рассказов» Джека Лондона родилась повесть В. Санги «Тынграй» — рассказ о верной дружбе мальчика и собаки. Здесь писатель впервые отходит от описаний «верхнего пласта» и пытается проникнуть в психологию героя, раскрыть его внутренний мир. Эта новая особенность творческой манеры писателя еще полнее проявилась в повести «Изгин», где автор рисует характер сложный и многогранный. Герой повести — старый охотник, живущий одиноко, но в полном слиянии, в единстве с природой, и все его действия и поступки психологически мотивированы.
К середине шестидесятых годов Владимир Санги предпринимает попытку овладеть более значительной эпической формой. Результатом этой попытки стал роман «Ложный гон». Герои романа, представители трех поколений — дед Лучка, чья жизнь прошла в заботах о пропитании семьи, опытный промысловик Нехан и вчерашний школьник Пларгун, — оказываются одни далеко в тайге, на богатых промысловых угодьях. Нелегкая таежная жизнь героев, необходимость принимать решения, подсказанные «душевным нутром», постепенно выявляют их характеры. Жестокому хищничеству Нехана противостоит беззащитная доброта деда Лучки и незамутненная чистота Пларгуна. Интересен образ старика Лучки, образ, традиционный для творчества В. Санги, но получивший в романе новые грани. Он не только носитель добра, он учит добру. Терпеливо и настойчиво направляет он Пларгуна, оберегает от влияния Нехана, прививает ему любовь к природе, преподает нелегкую науку жизни в тайге. В романе четко проведена грань между добром и злом: с одной стороны, дед Лучка со своим моральным кодексом, в основе которого — стремление отдавать свои силы, умение, знания, опыт окружающим, природе, а с другой, — Нехан с его жизненной философией, оправдывающей потребительство, позволяющей брать у природы, ничего не давая взамен.
Роман «Ложный гон» стал своего рода поворотным этапом в творчестве писателя. Если на стадии творческого становления В. Санги опирался на образцы фольклорной поэтики нивхов, то теперь он старается осмыслить и отразить в своем творчестве историю своего народа и к началу семидесятых годов вслед за другими представителями литератур малых народностей — нанайцем Григорием Хеджером, удэге Джанси Кимонко, чукчей Юрием Рытхэу, коми Иваном Истоминым — приходит к мысли о создании произведения на историческом материале.
Поначалу писатель предполагал создать широкую историческую панораму и показать на ее фоне несколько поколений нивхских семей, чьи судьбы наиболее полно отразили бы судьбу народности начиная с момента освоения Сахалина и первых столкновений коренного населения с теми, кто его «открывал» и при этом беспощадно грабил и уничтожал, и до Октябрьской революции. Но, как у всякого самобытного писателя, идущего при создании произведения не от условного, схематичного построения, а от логики развития образов, характеров, — замысел в процессе работы претерпел серьезные изменения. В центр романа выдвинулась полная истинного драматизма история одного нивхского рода, который пытается противостоять надвигающемуся капиталистическому смерчу, стремится отстоять свое право на жизнь, на сохранение вековых традиций и обычаев и в конце концов терпит жестокое поражение. Это заставило писателя сместить художественные акценты, сузить географию событий, сосредоточить их вокруг судьбы древнейшего нивхского рода Кевонгов, стоящего на грани вымирания. Так появился роман «Женитьба Кевонгов».