…Незваные беды, словно проклятие духов, обрушились на род Кевонгов. Сначала люди из стойбища Нгакс-во увезли помолвленную с главным героем романа, будущим главой рода Кевонгов Касказиком девушку из рода Авонгов — Талгук; чтобы восстановить справедливость, пришлось пролить кровь — убит оскорбитель, но погиб и брат Касказика. Затем беглые каторжники убивают двух братьев Касказика. Прошли годы, у Касказика и Талгук выросли сыновья Наукун и Ыкилак, и теперь у их отца одна забота: отыскать достойных невест, чтобы продолжался и умножался род Кевонгов. Но и тут ждут Касказика неудачи и разочарования. Надеялся Касказик, что сумеет найти своим сыновьям не двух, а трех жен. Ланьгук никуда не денется, рассуждал Касказик, она по неписаным законам предков предназначена их роду. Но пока они с Ыкилаком подрастут, он, Касказик, «объедет все стойбища, доберется до самых отдаленных, куда не проникали даже его предки, и найдет, конечно же, найдет двух женщин, пусть не очень молодых, пусть не очень красивых, пусть даже горбатых, но двух. И пока Ыкилак и Ланьгук подрастут, Наукун уже будет иметь нескольких сыновей от обеих жен. Несколько сыновей! И дерево Кевонгов пустит новые ветви!»
Но поиски невест оказались безуспешными…
С каждой страницей приближается трагическая развязка. Ее ощущение особенно нарастает, когда в беседе с Тимошей Пупком, купцом, обирающим стойбища нивхов, властный и оборотистый якут Чочуна узнает, что Пупок еще не был в верховьях Тыми, там, где живут Кевонги. Значит, Чочуна будет там первым. Какой-то будет их встреча?
Параллельно развивающиеся события позволяют нам следить и за Касказиком, и за Чочуной.
Вот якут сколачивает приличное состояние, завоевывает доверие Тимоши Пупка, добивается расположения нивха Ньолгуна и берет его в проводники…
Кевонги же совершают безрассудный, с практической точки зрения, поступок: найдя в живых от всего рода «кровников» лишь мальчонку-сироту, оставляют ему богатые дары…
Пути героев перекрещиваются. Чочуна обещает Ньолгуну сосватать ему Ланьгук. Кевонги же, истратившись на дары для последнего представителя рода Нгакс-во, не могут собрать выкуп для Ланьгук и опередить Ньолгуна….
Они могли бы поступить иначе. Но Кевонги живут по законам совести и чести. И когда Наукун робко предлагает отцу сохранить часть даров на выкуп, Касказик резко обрывает его:
«Один человек тебе не человек? Пока жив хоть один человек, род его живет!»
Помириться даже с одним человеком, оставшимся от прежде могущественного рода, — пусть этот оставшийся в живых ребенок-несмышленыш, — для Касказика не просто условность, не дань обычаю, это надежда на возможность обновления и своего рода.
Вторая половина романа состоит из описания собственно женитьбы. Здесь и испытание для жениха — единоборство с медведем, и приготовления к медвежьему празднику, самому священному у нивхов, и «разговор» шамана с предками. Но все это — лишь яркий, красочный фон, на котором зарождаются, нарастают и разрешаются конфликты, принесенные в родовые общины новыми, капиталистическими отношениями. Перед подкупом, лестью, силой и властью богачей оказываются бессильными и вековые заветы, и житейская мудрость старого Касказика, и храбрость Ыкилака, и верность Ланьгук.
Всем ходом повествования автор убеждает читателя в том, что беды рода Кевонгов — не результат случайного стечения обстоятельств. Само время подписало приговор первобытно-общинному строю. Сюда, в таежную глухомань, вместе с дельцами капиталистической формации Пупком и Чочуной проникают отношения, порожденные «золотым тельцом»: вражда, разобщенность, зависть, лицемерие.
Тема распада родовых отношений привлекла внимание писателей — представителей народов Крайнего Севера и Дальнего Востока. Ей посвящены романы «Сон в начале тумана» и «Иней на пороге» Ю. Рытхэу, «Амур широкий» Г. Ходжера, «Ханидо и Халерха» С. Курилова. Достойное место в этом ряду занимает «Женитьба Кевонгов».
При написании произведения, в котором все персонажи резко разделены на две социальные группы — угнетатели и угнетенные, писателя подчас подстерегает опасность схематизации образов. Владимиру Санги удалось избежать этой опасности. И свидетельство тому прежде всего образ главного героя романа, старейшины рода Кевонгов — Касказика. Это удивительно цельная личность, понятная и близкая нам в каждом душевном движении — во всплеске нежности и приступе гнева, в порыве отчаяния и немногословности одобрения. Какое искреннее сочувствие вызывает этот человек, исходивший родной край от залива к заливу, от стойбища к стойбищу, от рода к роду в поисках невест для Наукуна, когда вдруг замечает, что его собственные сыновья, предоставленные сами себе, не сумели постичь тайгу, овладеть законами охоты, не знают простейших повадок зверья! Какой горячий отклик вызывают его раздумья о необходимости беречь исконные богатства природы, приумножать их, а не растрачивать бездумно, не пускать по ветру!
Точными, достоверными красками нарисованы и другие образы романа: понимающая мужа с полуслова терпеливая и добрая Талгук, на долю которой выпало столько испытаний, что другого бы давно сломили и согнули, хитроватый и ленивый Наукун, простодушный и незлопамятный Ыкилак…
Автор помещает своего героя Чочуну, приехавшего в город из якутского наслега, с его тихой, размеренной, если не застойной жизнью, с совершенно иной, чем в городе, нравственной атмосферой, в самую гущу жизни, в водоворот событий.
Уже в первые дни своей городской одиссеи грубоватый, оборотистый Чочуна примечает брожение в порту, видит недовольство грузчиков существующими по? рядками, попадает на партийную сходку. И делает свои выводы:
«Теперь Чочуна знал: надо драться, как волк, только так добьешься своего. Гнуть спину, как дядя Сапрон, — угробишь себя. Идти со знаменем против царя — убыот. Желать счастья, но согнуться перед неудачами, как Гурулев, — останешься ни с чем. Нил — вот был человек! Или отец. Но он дурак, время сейчас другое, а он все кнутом размахивает…»
Другое время… Между прочим, это он, Чочуна Аянов, дает нам точный временной отсчет.
«Размеренно-удручающий ритм был взорван криком:
— Товарищи! Товарищи!
Люди остановились. Их усталый безразличный взгляд вопрошал: «Кого еще принесло?»
Какой-то коренастый русский, странно подвижный на фоне усталых грузчиков, махал руками, подзывая людей. Чочуна не расслышал, что говорил этот человек. Только разобрал отдельные слова: «прииски… расстрел».
Расстрел рабочих на Ленских приисках был, как известно, весной 1912 года. Следовательно, начало романа, совпадающее со школьными годами переростка Чочуны, приходится на первое десятилетие двадцатого века.
Он же, Чочуна, дает нам и второй временной указатель — уже в финале романа. Чочуна прикидывает, что в борьбе с Тимошей Пупком за влияние среди нивхов, он, пожалуй, сможет одержать победу. Силен Тимоша, легко не уступит, да ведь и он, Чочуна, не лыком шит. За осень и зиму быстроногие олени пронесли якута по всей тайге. Он умело пользовался доверчивостью нивхов и сроков, их обостренным чувством благодарности. Разве не он, узнав о бедственном положении, которое переживало то или другое стойбище, посылал туда преданного, как собака, Ньолгуна с мукой и крупой, с оленьим мясом и нерпичьим жиром? Разве не он, Чочуна, раздавал все это бесплатно? И пусть теперь нивхи сторицей воздают ему соболями, лисами, Пусть ороки пригоняют ему олешек.