Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что парочка готовится ко второму туру любовной игры. Юноша сидел на кровати как раз напротив нас. Полли обнимала его за шею. Безукоризненная белизна ее кожи приятно контрастировала с бронзово-оливковой кожей молодого итальянца.
Не сосчитать горячие поцелуи, которыми они одаривали друг друга. Их губы сливались в одни уста, а их языки соединялись в один язык!
Тем временем красный петушиный гребень юноши, который сжался на секунду и ослаб, начал возвращаться в прежнее боевое состояние. Чтобы ускорить желаемый процесс, девушка наклонилась, опустила голову, взяла губами его шелковистый гладкий кончик, может быть, и для собственного удовольствия, а может, для того, чтобы он потом мог легче проникнуть в ее тело.
Результат этого действия был сразу заметен. Он доставил юноше большое удовольствие, и его глаза загорелись. Он вскочил на ноги, обнял Полли, прижал к себе и, шепча ей что-то на ушко, чего я не могла услышать, начал пружинисто тыкаться ей в бедра и попку своим ставшим твердым органом, что было ей неописуемо приятно.
Представьте же мое недоумение, когда юноша лениво лег на спину, притянул Полли к себе и она села на него верхом, рукой направляя своего любимца в нужное место, а сама, садясь на его пылавший конец, всовывала его в глубь себя.
Секунду она сидела так, без движения, явно наслаждаясь, в то время как юноша играл ее грудью. Потом она наклонилась над ним, чтобы слиться с его устами в поцелуе, но чувство возрастающего наслаждения заставило ее двигаться все более и более порывисто. Словно разразилась буря, и оба они начали подпрыгивать то сверху вниз, то снизу вверх. Юноша обнимал девушку, притягивал ее к себе и поднимал, а она мчалась на нем, как наездница на скакуне, испытывая, по всем приметам, наивысший экстаз.
Я больше не могла смотреть вторую часть этого представления. Я была так взволнована, так от увиденного пылала, что прижалась к Фебе, словно это движение могло мне принести успокоение. Испытывая, видимо, то же самое, что и я, Феба тихо открыла дверь, и мы понеслись в нашу комнату. Не в состоянии устоять на ногах, я упала на кровать, стыдясь чувств, овладевших мною.
Феба легла со мной рядом и спросила с иронией:
— Ну, теперь, когда ты увидела своего врага и могла его со всех сторон осмотреть, ты все еще его боишься? Или, может быть, ты бы хотела подружиться с ним, так же как и Полли?
Я не отвечала. Я стонала и тяжело дышала. Тут же Феба подняла свою юбку, взяла мою руку и ввела в пустое и просторное место своего тела. Теперь уже более опытная, я знала, чего здесь не хватает: не было в нем главного предмета моего желания!
Я дотронулась до этого места у нее без всякого стыда, но в возбуждении, мной овладевшем, отдернула бы руку, если бы не опасалась обидеть Фебу. Таким способом мы обе достигли лишь мизерной тени удовлетворения.
Я ощущала голод настоящего успокоения и поклялась себе, что больше не буду гасить этого желания ласками с женщиной, пока мадам не предоставит мне чего-либо более существенного. И решила я не ждать приезда лорда Б., который должен был посетить наш дом через несколько дней.
И мне не пришлось ждать! Ибо неожиданно пришла ко мне любовь, захватившая всю меня без остатка.
Глава седьмая
Моя первая любовь
Через два дня после урока, раскрывшего мне самые сокровенные подробности любовного акта между мужчиной и женщиной, я проснулась в шесть утра, раньше обычного.
Было душно. Феба спала сном невинного младенца. Я встала и, чтобы подышать свежим воздухом, вышла в сад. Здесь я могла бывать, когда захочу, даже во время визитов клиентов в других помещениях нашего заведения. Конечно, в такую пору я не предполагала встретить здесь кого-нибудь из наших гостей.
Как же я была поражена, отворив дверь, ведущую из садика в гостиную, и увидев у наполовину погасшего камина… молодого мужчину! Он отдыхал в кресле мадам Браун. Удобно вытянув ноги, он спал мертвым сном. Кругом царил беспорядок, как обычно после дня, а скорее ночи «работы» нашего заведения.
На столе стоял графин с пуншем и несколько рюмок с недопитым напитком — следы вчерашней попойки. Видимо, юноша приехал к мадам Браун с приятелями и, опьянев, уснул, в то время как его дружки забавлялись с моими подругами в их тихих комнатках. Мадам испытывала к нему, наверное, особое расположение, раз не приказала его разбудить после визита господ и позволила ему переночевать в кресле.
Он спал так крепко, что не услышал отзвук моих шагов, и я, осмелев, подошла ближе, чтобы получше его разглядеть.
Никогда до самой смерти я не забуду, какое впечатление он на меня произвел! Родившееся вдруг волнение молнией пронзило мое сердце и осталось в нем навсегда.
Мой дорогой, любимый, единственный! Помню тебя спящего в этом кресле у камина, словно это было вчера. Как будто сидишь передо мной, когда я пишу эти строки. Вижу того тебя — прекрасного, как чудесное видение, с головой, свободно откинувшейся на спинку кресла, в ореоле разметавшихся волос, подчеркивающих твое еще юношеское, но уже такое мужское лицо!
Тебе тогда было не больше девятнадцати лет. Ты был молод, чудесно молод, и сияние молодости исходило от тебя, погруженного в глубокий сон. Даже чуть припухшие бледные веки и синеватые тени, говорившие о твоем живом участии в ночной оргии, придавали твоему облику сладостное ангельское очарование.
Глаза, обрамленные длинными шелковистыми ресницами, были закрыты. Дуги его бровей были столь ровными и высокими, словно не природа их создала, а изваяла рука великого мастера. За слегка приоткрытыми алыми, пухлыми и страстными, наверное, и созданными только для сладостного поцелуя, губами, мерцали ослепительно белые зубы, а под низко расстегнутым воротничком рубашки в глубоком ровном дыхании вздымалась широкая и сильная грудь!
Представшая перед моими глазами картина просто околдовала меня. Я завороженно смотрела на юношу. Неодолимая внутренняя сила подтолкнула меня к нему. Приблизившись, я дрожащей рукой дотронулась до его ладони, лежащей на резном подлокотнике кресла. Блаженная дрожь пробежала по моему телу от этого прикосновения. Моя рука сомкнулась на пальцах мужчины.
Возможно, моя дрожь передалась и ему, поскольку он вдруг очнулся, поднял тяжелые веки и, еще не совсем проснувшись, посмотрел на меня встревоженным взглядом. Через мгновение, оглядев гостиную, он окончательно пробудился и отозвался глубоким приятным тенором, который звучал в моих ушах как прекрасная музыка:
— Ах да… Значит, я здесь… Скажи-ка, милая, который сейчас час?
— Только начало седьмого, господин, — ответила я взволнованно и заботливо добавила, видя, что он без сюртука: — Утро холодное. Господин может простудиться.
— Вряд ли. — Он махнул рукой и улыбнулся, глядя на меня. Я стояла перед ним в одной сорочке, в которой встала постели. — Я так напился, что не успел разогреться с одной из вас. Значит, холод мне не страшен.
Он не мог подумать иначе! Должен был принять меня за «одну из наших»! Ведь не мог же он здесь, в храме госпожи Браун, встретить девушку, не похожую на ту, с которой не удалось ему насладиться ночью?
Увидев меня, он, видимо, пожалел о такой утрате. Он обдал меня горячим взглядом и сказал, смеясь и нежно притягивая к себе:
— Но если ты считаешь, что холод мне может повредить, то я охотно с тобой погреюсь. Ведь и ты можешь простудиться, стоя в одной сорочке… — И видя мои колебания, добавил с иронией, но не зло: — Ну как? Жаль времени. Мы оба дрожим от холода, а ты мне очень-очень нравишься. Почему я тебя вчера не видел?
Хотя мне ужасно хотелось приблизиться к нему, я отодвинулась. Я не знала, что ответить на его вопрос. Наконец промямлила:
— Я была… занята…
— С другим гостем? — Он криво усмехнулся. — Целую ночь?
— Нет… — возразила я, покраснев как рак. — И не с другим…