В конце он трахался лишь для того, чтобы доказать, что не был шлюхой, которой его выучили быть.
Тот, другой, доказал, что он ошибался.
— Ей-богу, у нее есть для этого основания! — Габриэль сосредоточился на женщине вместо недавно избранного члена парламента, который это прокричал. — Я дам тебе двадцать фунтов, пойдет?
— Девственность женщины — это ее приданое, — спокойно ответила женщина в плаще, поворачиваясь от Майкла к члену парламента. От изменения позы стало видно темный предмет, который она сжимала. Это была сумочка, а не пистолет. — И это все, во что вы оцениваете женскую девственность? Двадцать фунтов? Вы бы также дешево оценили свою дочь или сестру, выдавая их замуж?
Неодобрение сменилось оживлением мужского интереса.
Шлюхи обоих полов никогда не сравнивали себя с благородными клиентами.
Не зависимо от того, как много они требовали за свою плоть.
Задорный смех разрезал свечной полумрак.
Английский джентльмен и лондонская шлюха поднимались вверх по лестнице, обрамляющей салон и устеленной плисовым красным ковром. Одетый в черный фрак покровитель направлял любовницу в шелковом платье с турнюром.
Они достигли согласия, потягивая шампанское, их тела закрепят сделку в спальне наверху.
Тело Габриэля пружинило, готовясь выстрелить из самовзводного револьвера, в то время как жара, ароматы, звуки и виды мужчин с женщинами сдавливали ему яички.
Габриэль не боялся, что может умереть сегодня ночью.
Это может случиться и позже.
Наказанием ему будет видеть смерть Майкла, собственная смерть была бы для него наградой.
За боль, за удовольствие…
— Мадмуазель, я заплачу сто пять фунтов за вашу… невинность, — предложил шелковый мужской голос.
Вспышка узнавания пронзила мозг Габриэля.
В последний раз, когда он слышал этот голос, его обладатель говорил на журчащем французском языке вместо отрывистой английской речи. Габриэль безошибочно знал, кому принадлежал этот голос: второй мужчина сделал ставку на женщину в плаще.
Боковым зрением Габриэль заметил какое-то черно-белое движение.
Голова рефлекторно повернулась направо, сердце забилось, левая рука замерла, ожидание закончилось.
Мужчина в черном фраке склонился над белой шелковой скатертью. Голубые и оранжевые огоньки вспыхнули между концом сигары и конусообразной свечой. Седые волосы блеснули в игре двух цветов, рассеянной завитками дыма.
Это был не тот человек, который предложил сто пять фунтов.
Это был не тот человек, которого Габриэль убьет или погибнет сам от его руки.
Отдаленный звон часов поглотился деревом, стеклом, пульсирующей сексуальностью и ожиданием смерти, ради которой был построен дом Габриэля: Биг Бен отсчитал час, два, три…
— Я предлагаю сто двадцать пять фунтов.
Лысеющая голова сияла, как луна, над блестящей золотой запонкой.
— Я даю сто пятьдесят фунтов.
Искры огня, отражаясь от хрусталя, вспыхивали в темных волосах.
— Mein Got, — воскликнул в середине салона барон Стратгар. Его круглое лицо раскраснелось от алкоголя, а немецкий акцент усилился от волнения. — Я ставлю двести фунтов.
Ощущение напряженной бдительности Майкла стискивало грудь Габриэля, в то время как ожидание того, другого мужчины, скручивало ему живот.
Тихий шепот перерос в приглушенную какофонию, двести голосов терялись в догадках.
В доме Габриэля никогда не устраивали аукционов. Но сейчас он проходил.
Мужчины не выкладывали двести фунтов за женскую девственность. Но Стратгар только что это сделал.
Габриэль приготовился к следующей ставке.
Наблюдая.
Ожидая.
Вспоминая…
…Как впервые прочитал свое имя, написанное Майклом, пока они ожидали, когда день превратится в ночь.
…Как написал свое первое слово — Michael, практикуясь в правописании в промежутках между тем, когда женщины покупали темноволосого ангела, а мужчины приобретали его.
Гадая…
…Когда пропадет потребность в сексе, а он перестанет переживать о том, что никогда не сможет иметь.
…Почему же он не может забыть слова женщины, что когда-нибудь найдет ту, которая доставит ему наслаждение. И таким образом будет вознагражден за все, что успел пережить.
Ожидание закончилось беспокойным движением.
Стремительно поднявшись, отбрасывая назад стул, немецкий барон ринулся огласить свою ставку.
— Я дам вам пятьсот фунтов.
Стратгар замер на середине движения, когда седовласый мужчина сделал свое предложение.
Пристальный взгляд Габриэля переместился со спины седовласого мужчины на блондинку, сидящую напротив него, а затем остановился на мужчине, сидящем за ними.
Сзади волосы того были настолько черны, что мерцали синим отливом.
Габриэлю не нужно было видеть его глаз, чтобы знать, какого они цвета: он видел их каждый раз, когда, засыпая, закрывал свои глаза.
Внезапно весь салон ожил от мужских размышлений и женского недовольства.
Женщине в плаще предложили пятьсот фунтов. И теперь каждый клиент жаждал обладать ею.
Отрывистые голоса раздавались в стремительной последовательности.
— Пятьсот двадцать пять фунтов.
— Пятьсот семьдесят пять фунтов.
— Шестьсот фунтов.
— Шестьсот пятьдесят фунтов.
— Семьсот фунтов.
Скрипящий звук прорезался сквозь шум — открылась дверь. Свет отсек темноту, приближался финал.
В двух футах позади него остановился мужчина; двадцатью футами ниже Майкл пронзил его взглядом.
— Тысяча фунтов, — полоснуло по слишком натянутой коже Габриэля.
Предложение поступило от того, второго мужчины.
Ошеломленное недоумение наполнило салон.
Только двое шлюх запрашивали такую высокую цену. Мишель д’Анж — ангел Майкл, мужчина, названный так за свою способность доставлять женщинам оргазмы, и мужчина, который последние двадцать семь лет был известен как Габриэль.
Габриэль — шлюха.
Габриэль — хозяин.
Габриэль — неприкасаемый ангел.
Шипение свечей скрыло понимание, промелькнувшее на лице Майкла: он понял, что тот, второй человек снова сделал ставку.
Узнал ли Майкл его голос? — спрашивал себя Габриэль.
Он нацелил револьвер на черные, с синим отливом волосы.
Узнает ли Майкл черты лица второго мужчины после того, как пуля войдет ему в затылок и выйдет через лицо?
— Месье. — Мужчина позади Габриэля не стал подходить ближе — Гастон слишком долго работал на Габриэля, чтобы совершить такую ошибку. — Месье. Он пришел, как вы и предсказывали.
Все, кто работал в доме Габриэля, знали, что ждут того, второго. Для этого хозяин и восстановил дом Габриэля, чтобы заманить его сексом… убийством.
Майклом.
Габриэлем.
Но они не знали, как он выглядит.
Они не знали его запаха.
Они не могли чувствовать его так, как чувствовал его Габриэль: как опухоль, поглотившую надежду и отчаяние, любовь и ненависть.
— Как ты узнал, что он здесь, Гастон? — поинтересовался Габриэль ровным тоном, пистолет не дрогнул.
— Он написал вам un message,[2] месье.
Гастон говорил с явным французским акцентом.
Майкл говорил по-французски, как француз, но все-таки он был англичанином.
Габриэль говорил по-английски, как англичанин, но все-таки он был французом.
Он не знал, из какой страны приехал тот, другой. Габриэль убил единственного человека, который мог ответить на этот вопрос.
Хотя это не имело значения. Не обязательно знать национальность человека для того, чтобы его убить.
Габриэль сжал спусковой крючок…
Седовласый господин внезапно встал, загораживая собой второго мужчину. Он помог блондинке подняться.
Встав на ноги, она оказалась выше седовласого мужчины и была элегантной, насколько это может позволить себе успешная проститутка. На шее и в ушах сверкали бриллианты. Дым и смог витали вокруг ее волос — почти таких же светлых, как у Габриэля.