Прошло уже более двух недель с момента разговора с хозяином Тагути. Примерно часов в десять вечера, когда я как раз уже собирался ложиться спать, со словами «Учитель, вы не спите?» в мою комнату зашла мать Рокузо.
Это была низкого роста, худая, с маленькой головой, выгнутым лицом, чернящая зубы женщина старомодного вида. Она постоянно улыбалась глуповатой улыбкой, слегка приоткрыв рот и прищурившись.
— Как раз собирался ложиться, — не успел я сказать это, как женщина села у очага.
— Учитель, у меня есть к вам небольшая просьба… — неловко произнесла она.
— Какая же?
— Это насчет Рокузо. Он настолько глупый, что я беспокоюсь о его дальнейшей судьбе и уже забываю о том, что сама не слишком умна, все никак не могу перестать волноваться о нем.
— Понимаю. Однако все не настолько плохо, чтобы так сильно переживать, — сами собой вырвались у меня слова утешения.
В ту ночь, когда я говорил с этой женщиной, в первую очередь я обратил внимание на ее материнские чувства. Как я уже сказал ранее, с первого взгляда было понятно, что эта женщина не очень сильна умом, однако в своем беспокойстве о слабоумном сыне она ничем не отличалась от обычной матери.
И от осознания того, что и мать этих детей близка к слабоумию, меня охватило еще большее сочувствие. Настолько, что уже был готов расплакаться.
Тогда я пообещал, что приложу все усилия к обучению Рокузо, отправил спать несчастную женщину и всю ночь напряженно размышлял. С того дня я решил брать Рокузо с собой на прогулки и постепенно при каждом удобном случае учить чему-нибудь.
В первую очередь я понял, что у Рокузо абсолютно отсутствует представление о числах. Он совершенно не мог посчитать от одного до десяти. Просто повторить последовательность цифр — два, три и так до десяти — это он делал, но если поднять на тропинке три камня и, положив в ряд, спросить, сколько их, то мальчик только задумывался и ответа не давал, сколько бы я ни объяснял.
Я, стоя на своем, прилагал все усилия. Однажды, взбираясь по каменным ступеням Хатимангу и считая их, миновав первую, вторую, третью, я остановился на седьмой ступени и произнес: «Видишь, семь?» — а затем поинтересовался: «Итак, сколько теперь камней?» На что Рокузо в итоге громко ответил: «Десять». И при счете стоящих в ряд сосен, даже когда я объяснял их количество, поощряя ребенка сладостями, и пытался добиться правильного ответа, результат был тем же. Слова «один», «два», «три» и смысл, который они в себе заключали, в голове этого ребенка совершенно не соотносились между собой.
Я слышал, что слабоумным трудно запоминать числа, но даже не думал, что до такой степени. В какой-то момент понял, что сам готов заплакать, — бывало, пока я смотрел на этого ребенка, по моему лицу и правда катилась одинокая слеза.
Ко всему прочему Рокузо был тем еще озорником и, случалось, во время своих проказ сильно удивлял людей. Будучи очень умелым в лазанье по горам, он перемещался по Сирояме так, словно шел по равнине, и там, где пролегали дороги, и там, где их не было, и быстро пересекал эти пространства. Поэтому и раньше Рокузо часто убегал с утра, на ходу доедая завтрак, а когда вечерело и семья Тагути волновалась о том, где он, возвращался, ловко спрыгивая со склона Сироямы на задний двор дома. Я и сам понял, что, завидев тогда Рокузо, собирающие ветки девочки наверняка разбежались из-за того, что были бессчетное количество раз напуганы его проказами.
Однако Рокузо случалось после этого и горько плакать. Его мать, принимая во внимание положение брата, порой жестко отчитывала сына, а порой могла подшлепнуть, и тогда он, опустив голову и сжавшись, плакал в голос. Но почти сразу вновь начинал улыбаться, кажется совершенно забыв о том, что его ударили, и, глядя на это, я вновь осознавал, сколь печально положение этого слабоумного.
При таком раскладе, казалось бы, Рокузо не должен был запоминать песни и тому подобное, но он их знал. Запомнив песенки наподобие той, что напевали собирающие ветки девочки, он пел их глухим голосом.
Однажды я в одиночку поднимался на гору — я хотел взять Рокузо с собой, но его нигде не было. На дворе стояла зима, но, так как Кюсю — южная часть страны, при хорошей погоде в это время года здесь довольно тепло, небо чистое, поэтому подъем на гору зимой был очень приятен.
Ступая по опавшей листве, я дошел до вершины, а затем направился вниз, к подножию замка, когда в царившей в горах тишине услышал, как кто-то поет ласковым голосом. Присмотревшись, я увидел Рокузо: он сидел, оседлав угол каменной стены, болтал ногами и, глядя вдаль, пел песенку.
Цвет неба, лучи солнца, старинные развалины, мальчик — словно картина. А мальчик — ангел. В этот момент в моих глазах Рокузо совершенно не выглядел слабоумным. Какое странное сочетание: безумный и ангел. Однако в тот момент я остро ощутил, что при всем своем слабоумии Рокузо — настоящее дитя природы.