— Да ты ревнив, Хосе. Ну и ну, ты, оказывается, ревнив?!
Хосе снова покраснел, засмущался откровенно, даже беззастенчиво, как бывает у детей, когда разом открываются все их тайны.
— Ты сегодня какая-то бестолковая, королева, — сказал он, утирая пот тряпкой. И добавил: — Вот что с тобой сделала такая скотская жизнь.
Но теперь лицо женщины стало другим.
— Значит, нет, — сказала она. И посмотрела на него пристально, странно блестя глазами, вызывающе и одновременно грустно. — Значит, не ревнив.
— Ну не скажи, — возразил Хосе. — Но не так, как ты думаешь. — Он расстегнул воротничок и долго тер тряпкой шею.
— Тогда объясни, — сказала женщина.
— Понимаешь, я тебя так люблю, что не могу больше видеть все это, сказал Хосе.
— Что? — переспросила женщина.
— Да то, что каждый вечер ты уходишь с первым встречным.
— А правда, ты бы убил любого, только чтобы он не пошел со мной? спросила женщина.
— Чтоб не пошел — нет, сказал Хосе. — Я бы убил за то, что пошел.
— Не все ли равно? — сказала женщина.
Напряженный разговор будоражил обоих. Женщина говорила тихо, мягким и вкрадчивым голосом. Лицо ее почти вплотную приблизилось к багровому добродушному лицу толстяка. Он сидел не шелохнувшись, будто околдованный жаром ее слов.
— Все это правда, — сказал Хосе.
— Значит… — сказала женщина и, подавшись вперед, погладила его огромную шершавую руку. Отбросила погасший окурок. — Значит, ты способен убить человека?
— За то, о чем я тебе сказал, — да! — с горячностью ответил Хосе.
Женщина зашлась судорожным смехом, не скрывая издевки.
— Какой ужас, Хосе! Какой ужас! — говорила она сквозь смех. — Хосе убивает человека! Ну кто бы подумал, что такой солидный человек, такой праведник, что кормит меня задарма бифштексами и болтает со мной, пока я жду клиентов, — самый что ни на есть убийца. Какой ужас, Хосе, я боюсь тебя!
Хосе опешил. Может, он даже возмутился. Может, в тот момент, когда женщина расхохоталась, он почувствовал, что все для него рухнуло.
— Ты пьяна, дурочка, — сказал он. — Иди отоспись. Вот даже есть не хочешь…
Но женщина больше не смеялась, она сидела снова серьезная, задумчивая, сгорбившись над стойкой. И следила взглядом за Хосе. Вот он открыл холодильник и снова закрыл его, ничего оттуда не достав. Вот протер сверкающее, без пылинки, стекло. Женщина заговорила тем же мягким и ласковым голосом, каким спросила его раньше: «Правда, ты меня любишь, Пепильо?»
— Хосе, — сказала она.
Толстяк даже не обернулся.
— Хосе!
— Иди проспись! — сказал Хосе. — Да ополоснись, перед тем как лечь, чтобы хмель сошел!
— Нет, взаправду, Хосе, — сказала женщина, — я не пьяная.
— Значит, на тебя дурь нашла, — сказал Хосе.
— Подойди-ка, мне надо поговорить с тобой, — позвала женщина.
Мужчина подошел с надеждой и в то же время с недоверием.
— Поближе.
Он встал прям перед ней. Она потянулась к нему и больно схватила за волосы, но сделала это с явной нежностью.
— Повтори, что ты мне сказал, — попросила она.
— Что? — сказал Хосе. Он пытался заглянуть ей в глаза исподлобья, так как она пригнула ему голову.
— Что убил бы человека, который переспит со мной.
— Убил бы того, который переспит, королева. Клянусь, — сказал Хосе.
Женщина выпустила его волосы.
— Стало быть, ты вступишься за меня, если я убью кого-нибудь, сказала она утвердительно, отталкивая с грубым кокетством огромную, как у кабана, голову.
Хосе ничего не ответил, лишь улыбнулся.
— Отвечай, Хосе, — сказала женщина. — Ты меня защитишь, если я убью кого-нибудь?
— Ну, это зависит… — сказал Хосе. — Говорить — одно, а делать другое.
— Никому полиция так не верит, как тебе, — сказала женщина.
Хосе самодовольно улыбнулся, польщенный. Женщина снова перегнулась к нему через стойку.
— Нет, правда, Хосе. Я могу побиться об заклад, что ты ни разу в жизни не соврал, — сказала она.
— А какой толк от этого?
— И все равно, — настаивала женщина, — полиция это знает и верит каждому твоему слову.
Хосе постукивал по стеклу, стоя перед женщиной, и не знал, что сказать. Она снова уставилась на улицу. Потом глянула на часы, и голос ее сделался другим, торопливым, словно ей хотелось закончить разговор, пока они одни.
— Ты мог бы соврать ради меня, Хосе? — спросила она. — Я всерьез.
И тут Хосе испытующе посмотрел на нее, в упор, глаза в глаза, словно ему вдруг ударила в голову страшная мысль. Мысль, которую он с лету поймал, шевельнулась у него в мозгу, смутная, неясная, и исчезла, оставив лишь жаркий след страха.
— Во что ты впуталась, королева? — спросил Хосе. Он потянулся к ней, скрестив руки над стойкой. Женщина почувствовала крепкий, едкий, отдающий нашатырем запах в его дыхании, которое сделалось тяжелым, оттого что он навалился животом на стекло. — Нет, правда, королева… Что ты натворила? сказал он.
Женщина оттолкнула от себя его голову.
— Ничего, — сказала она. — Что, уж нельзя поговорить просто так, со скуки? — Потом взглянула на него: — Знаешь, может, тебе и не придется никого убивать.
— Да у меня и в мыслях никогда не было, чтоб убить человека, — сказал Хосе озадаченно.
— Да нет же, — сказала женщина, — я говорю, никого, кто переспит со мной.
— А-а! — протянул Хосе. — Вот теперь мне ясно. Я ведь всегда говорил, что ты зря пустилась в такую жизнь. И даю слово, бросишь все это — буду жарить для тебя каждый день самый лучший бифштекс, и бесплатно.
— Спасибо, Хосе, — сказала женщина. — Тут другое. Вся штука в том, что я больше не смогу ни с кем.
— Снова темнишь, — сказал Хосе. Он явно терял терпение.
— Ничего я не темню, — сказала женщина.
Она выпрямилась, села поудобнее, и Хосе увидел ее опавшую, жалкую грудь под корсетом.
— Завтра я уеду и, клянусь, больше никогда ничем тебя не побеспокою. И больше ни с кем не буду путаться, помяни мое слово.
— И с чего это ты? — удивился Хосе.
— Вот решила, и точка. Я теперь только поняла, что все это одно скотство.
Хосе снова ухватился за тряпку и давай начищать стекло там, где она сидела. Заговорил, не глядя в ее сторону:
— Конечно, то, чем ты занимаешься, — настоящее скотство. Давно пора бы опомниться.