На следующий день мне хотелось обо всем забыть. Собираясь в школу, я спрашивала себя с беспокойством и нервозностью, заметно ли что-нибудь по моему лицу. Каждый раз, когда мне нужно было в туалет, я видела кровь и начинала сомневаться, нормально ли это. Я умирала от страха, боясь, что могла забеременеть. Мне хотелось опять стать такой, какой я была раньше.
5
Экзамены давно закончились. Мне удалось стать одной из лучших выпускниц школы. Этим я снискала на короткое время любовь родителей и зависть одноклассниц. Я чувствовала свое превосходство перед ними, в особенности из-за моей тайны, о которой знали только мы с Карлосом.
Я уже не ощущала боли, когда мы занимались любовью, и постепенно даже начала получать от этого удовольствие. Карлос говорил, что в оральном сексе я просто богиня, и я ему верила. Я стала принимать противозачаточные средства, так как мы встречались раза три в неделю и занимались любовью по несколько раз подряд. Мы не виделись с друзьями, нам никто не был нужен. Мы никогда и никуда не ходили. Наша любовь оставалась здесь, в его квартире, на его кровати, простыни на которой сохраняли его запах, как и в первый раз. Иногда Карлос обескураживал меня: он лежал с таким отсутствующим видом, как будто находился где-то далеко, в недостижимом для меня месте, — но я не осмеливалась его спрашивать о причине.
Наступил август. Стояла невыносимая жара, высасывающая из нас все оставшиеся силы до последней капли. Дышать было невозможно, и мы, изнеможенные, отдыхали на простынях, пропитанных потом и бессонницей… Я пришла попрощаться с Карлосом — мы с родителями уезжали в Нормандию. Прощание вышло коротким и почти формальным.
— Когда вернешься?
— В начале сентября.
— Так долго…
— Да. Какая это будет скукотища, но делать нечего! А ты?
— А что я? Умру здесь, покинутый, от одиночества и жары.
Месяц в Нормандии оказался по-настоящему скучным, но там было не так жарко, как в Мадриде. Я мечтала снова оказаться рядом с Карлосом. Я страшно по нему скучала и каждый день, с рассвета до заката, мысленно обменивалась с ним влюбленными вздохами.
Наконец наступил сентябрь, и, как только мы вошли в дом, пока родители выносили вещи из машины, я набрала его номер. С другого конца провода донесся неизвестный женский голос:
— Да, слушаю…
— Скажите, Карлос дома? — спросила я, с ревностью задаваясь вопросом, кто бы это мог быть.
— Нет, Карлос здесь больше не живет.
— Не живет? А когда он уехал? Ведь месяц назад он здесь жил.
— Не знаю. Мы — новые жильцы.
— Не знаете, куда он переехал? Он оставил какой-нибудь адрес или телефон?
— Сожалею, но ничем не могу тебе помочь.
— Ладно, спасибо.
— Не за что.
Я была ошеломлена. Я прилипла к телефону в тоске и надежде, что он мне позвонит. Мы с Карлосом никогда не говорили о любви, о постоянных отношениях и тому подобном. Но я любила его. Я чувствовала пустоту и одиночество. У меня ничего не осталось.
А что остается от любви?
Номер телефона, который со временем забывается.
Привычка прикуривать две сигареты одновременно.
Стук сердца, когда доносится знакомый запах туалетной воды от какого-нибудь незнакомца.
Ночные слезы, о которых знает только подушка.
Любимые песни, которые постепенно выходят из моды.
Горький привкус разочарования и грусть.
От любви ровным счетом ничего не остается.
Сосед
1
Я была уже по уши сыта жизнью с родителями. Дальше так жить становилось невыносимо. Мне казалось, что то немногое, что еще осталось от моей личности, тает с каждым днем. Моя мать не уставала утомлять себя бессонными ожиданиями, когда я вечером выходила из дому. Это очень угнетало, потому что я все время должна была думать о времени, вместо того чтобы нормально общаться и развлекаться, и мне приходилось уходить домой как раз в тот момент, когда вечеринка была в самом разгаре. Мои подозрения, что мать роется у меня в вещах, подтвердились. Маленькие обрывки бумажек, которые я разбросала там и тут среди вещей, все лежали не на своих местах. А поскольку у бумажек ножек не бывает, единственное возможное объяснение этому феномену крылось в том, что мать рылась в моих вещах. Я только одного не могла понять — что она надеялась там найти? Что там вообще можно было найти? Какую-нибудь безделушку, которая была мне дорога как память со времен школы, засохшие маркеры, которые больше не писали, жвачки и конфеты, которые потеряли от времени вкус и цвет… Максимум, на что она могла наткнуться в моей комнате, это на сигарету, которую я стащила у отца, чтобы сэкономить деньги. По официальной версии, для родителей я не курила, но об этом уже трудно было не догадаться, потому что, когда я возвращалась домой, от меня несло табаком. Старая отмазка на тему, что все мои друзья курят, уже давно не проходила. Я не вела никаких дневников, у меня не было даже ежедневника — ничего, что могло бы развлечь мою мать в ее нелегком труде по перекладыванию вещей в моих ящиках и шкафах. Чтобы немного скрасить ей будни и усложнить задачу, я стала запирать все шкафы на ключ.