– Представляешь, я нашла целую бутылку бренди, – восхищённо поделилась со мной Марика. – Вот.
И она поставила на стол стакан.
– Может, ты выпьешь со мной? – невинно поинтересовался я. – А то я почувствую себя алкоголиком…
– Нет, – рассмеялась Марика. – У меня от одного запаха спиртного голова кружится.
Она подошла к приёмнику и с завидным упорством, знакомым лишь только тому, кто когда-либо имел дело со старым радио, начала крутить ручку настройки. Радио нещадно хрипело, шипело и свистело, но Марика не отчаивалась, и через несколько минут нашла волну. Не поверите – ту самую.
Ди-джей бодрым голосом заканчивал начатую фразу: -… без пробок и аварий. Помоги нам, Господь. Ну, а сейчас для ночных слушателей звучит группа "Gorky Park". Напоминаю, что к Горькому она никакого отношения не имеет. Песенка называется "Незнакомец". Лучше бы нам всем быть осторожнее и обходить стороной странных незнакомцев. А, впрочем, иногда они становятся нашей судьбой…
– Ой, я очень люблю эту песню! – сказала Марика. – И… так символично, да?
– Да это же Джим! – воскликнул я, не придав значения её словам. – Ну и ну!
Оказывается, он до сих пор там работает!
– Откуда ты знаешь, что его зовут Джим?
Я отставил стакан в сторону, поднялся и сделал пару кругов по комнате.
– Было время, я слушал эту волну сутками. Он всегда вот так представляется: "Эммм… ребята, я никого не разбудил? Или же вы решили эту ночь без сна? За рулём? В постели с красавицей? Впрочем не важно, где вы и с кем вы, потому что если с вами старина Джим, то всё в порядке, уж будьте уверены". Он ужасно любит слово "впрочем".
А ещё он всех называет стариками и старушками. Точно?
Марика расхохоталась.
– Точно! Как здорово!
– Ты слушаешь радио в такой час?
Она опустила голову и вздохнула.
– Порой не спится. Лежу и читаю. А радио… как фон. Люблю эту волну.
– Я заметил – у нас с тобой много общего. Музыка, книги.
Марика легко повела плечами.
– Да, наверное. Знаешь, я о тебе думала. О том, что ты мне тогда сказал. Про поцелуй с незнакомым мужчиной.
– И какие ты сделала выводы?
– Что я ни капельки об этом не сожалею. Знаешь, я бы просто так тебя не поцеловала. Веришь? И… вот ещё что. А ты обо мне думал?
– Я? Ну… да. Немного, – ответил я и тут же поймал себя на мысли, что хотел сказать "не знаю", но мой язык просто-напросто меня не послушался. – Просто я был занят, и…
– Ты, наверное, хочешь покурить, – заботливо сказал мне Марика. – Я открою окно.
– Не стоит – будет холодно. Я подойду сам.
Я приоткрыл ставни и, закурив, посмотрел на небо. Там уже появились облачка – и луна, прежде напоминавшая выцветший золотой шар, превратилась в расплывчатое пятно.
Марика подошла ко мне.
– Знаешь, ты удивительный человек, я хотела тебе сказать, – проговорила она. – В тебе есть какая-то загадка. И я чувствую, что должна её разгадать.
– Не стоит, – тут же предупредил её я. – Это ещё никому не приносило ничего хорошего. А тебе – тем более.
– Почему? Что во мне не так?
– Мы уже говорили об этом. Ты слишком невинная. Я не хочу тянуть тебя туда, где тебе будет плохо.
– А разве… в твоём мире мне будет плохо? Ведь мне очень интересно! – Она положила руку на подоконник и попыталась заглянуть мне в глаза. – Что там такого, что мне нельзя видеть?
– Очень много всего. Да, наверное, почти всё.
– Ну и ладно, – ответила она после паузы. – Подумаешь! А мне всё равно.
Она сделала шаг в сторону, но не отошла, а обняла меня и прижалась к моей спине.
Я прикрыл глаза и почувствовал тёплый прилив нежности. Или, может, не нежности, а чего-то другого – но в тот момент мне было удобнее называть это именно так.
– Как ты думаешь, – спросил я вполголоса, – можно влюбиться в человека, которого ты знаешь всего пару дней?
– Думаю, что можно, – серьёзно ответила Марика. И мы снова замолчали.
И мне захотелось, чтобы это действительно оказалось влюблённостью. Причём не такой, когда ты подумываешь, что по всем правилам надо скучать и дуться, косо поглядывая на молчащий телефон. Я хотел, чтобы это оказалось той мимолётной вечностью, когда расстаёшься, как в последний раз, смеёшься и плачешь искренне.
– Не молчи, Брайан, – сказала мне Марика. – Мы подняли очень серьёзную тему.
– Правда? Ну тогда скажи мне, как это.
– Это когда ты хочешь отдать человеку весь мир – и отказываешься забирать его.
– А если мир мне не принадлежит?
Она улыбнулась.
– Когда ты влюблён, тебе принадлежит всё. Главное – уметь отдать это даром.
Я замолчал и подумал о том, что сейчас мне нужно будет принять вещи, которых я не принимал никогда. У человека есть разум, холодный и трезвый, который воспринимает реальность такой, какая она есть. У человека есть тело, которое порой требует пира… пира удовлетворения плоти, в частности, пира страсти и пошлых утех. Но влюблённость, любовь? Нет. Это слишком эфемерно. Оно умрёт очень быстро – даже не успеет высунуть нос из своей красивой сказки в желании проникнуть в этот мир.
Но самые потаённые уголки моей души, до которых ещё не добрался отрезвляющий яд, изо всех сил старались заявить о себе. Дрожали от страха, что их не заметят, и от ожидания – они так долго слепли в темноте.
Она на воспротивилась мне, когда я сбросил на пол шёлк её халата. Меня не покидала мысль, что когда-то я делал это с азартом охотника за сокровищами – но всё в жизни меняется. Вместо страсти приходит что-то бесконечно глубокое, подпитываемое желанием не кидаться в огонь чувства, а окунуться в спокойную воду, таящую в себе непознанное.
Время исказилось, полностью потеряло свою форму – если, конечно, она у него была.
Нет игры увлекательнее, чем исследовать каждую клеточку тела изнывающей от желания женщины. Когда я наклонился к её губам за тем невинным и по-детски откровенным поцелуем, она шепнула мне:
– Ну… войди же.
Слова, которые являются последним связующим звеном с реальностью и окутывают пеленой сладкого бреда.
Слова, умереть, услышав которые, так мучительно и желанно.
Я проснулся под утро – сумерки ещё не рассеялись. Тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и посмотрел на Марику. Она, разумеется, ещё спала, обнимая подушку.
Одним из моих самых непреодолимых соблазнов всегда было овладеть женщиной вот так, когда она ещё спит – или же пытается выбраться из мира снов, нерешительно сопротивляясь своему мужчине… но я решил оставить всё, как есть. Такую мирную картину раннего утра. Мне не хотелось тревожить её даже поцелуем.
Марика, словно прочитав мои мысли, улыбнулась чему-то во сне. Я улыбнулся в ответ – и вдруг понял, что уже давно не чувствовал себя таким счастливым.
Я родился двадцать первого декабря. Как раз между Стрельцом и Козерогом. Если верить астрологам, такие люди непостоянны и часто бросаются в крайности, а после этого нередко оказываются между двух огней. Астрологов я считал не только шарлатанами, но и если не идиотами, то простаками. Посвятить свою жизнь каким-то подсчётам, строить гипотезы и предположения? Увольте. Это, по меньшей мере, глупо.
Астрологам я не верил, но в крайности бросался частенько. И тому, конечно же, были причины. Возраст, например.
– Перебесишься, гадёныш. Вот увидишь – я окажусь права, – говорила мне мадам – и я вполне это допускал.
Или же характер. Спокойствие меня утомляло. Я испытывал желание постоянно двигаться – желательно, вперёд, не привык сожалеть о неоправданных надеждах и полагал, что лучший способ что-то узнать – попробовать самому, испытать на собственной шкуре. Жизненный опыт нельзя приобрести, следуя по безопасным и проверенным дорогам.