— Ой! Я боюсь!
Пес поднял на нее черные умные глаза, вильнул в знак первого знакомства кольцеобразным хвостом.
Радист хорошо улыбнулся ей.
— Не беспокойтесь, сударыня. Он никогда не укусит человека напрасно.
Она густо покраснела и засмеялась.
— Я люблю смирных собак.
И потрепала пса по голове.
— Вот и отлично, — промолвил Островзоров. — Вместе будем плавать.
Потом обратился к собаке:
— Идем, Норд.
Таня посмотрела им вслед, улыбаясь.
Некоторые из команды видели эту сцену, и каждый решил про себя: этот выручит всех.
«Октябрь», оставив свой порт, шел в беспредельность воды и неба. Ветер мирно дул в левую скулу судна. По широкой пустыне моря, матово поблескивая, катились небольшие волны. Проходили мимо знакомых островов, заселенных рыбаками. Иногда на горизонте вырастал маяк с причудливой башней. Хорошо было сознавать, что курс, проложенный на карте, верен и что ночью расцветет другой маяк, бросая в темноту яркие лучи света.
Таня нисколько не изменилась в отношении своих служебных обязанностей. Как и раньше, в кормовых помещениях был образцовый порядок. В ее проворных руках все делалось необыкновенно быстро и хорошо. Ни в чем нельзя было к ней придраться.
По вечерам к ней заходил в каюту Максим Бородкин. Он нравился ей, однако не настолько, чтобы она немедленно согласилась выйти за него замуж. И раз навсегда запретила ему об этом говорить, заявив:
— Я сама скажу, когда придет время.
На судне уже не было прежнего щегольства. И все-таки некоторое влияние ее на людях отразилось: нельзя, стыдно было грязными и неряшливо одетыми встречаться с красивой женщиной. Поэтому все ходили чище, чем это обычно бывает на торговых транспортах.
Буфетчица теперь хорошо знала водников. Она видела их хорошими, видела и плохими. Отношения между нею и остальными с каждым днем все улучшались. Одного она только не подозревала, что с появлением на судне Островзорова почти весь экипаж страшно был заинтересован в новом романе. Трудно было примириться с тем, чтобы она, такая привлекательная женщина, продолжала, как все были в этом уверены, жить с Бородкиным. Кто он такой в сравнении с другими? Самый последний матрос. Другое дело, если бы она сошлась с радистом. Тогда никому не было бы обидно: он был красив, умен, ловок, имел все шансы на успех и, кроме того, представлял собою нейтрального человека, не принимавшего участия в предыдущих событиях.
Первым взялся за дело штурман Глазунов. Однажды, оставшись в кают-компании только вдвоем с буфетчицей, он заговорил посмеиваясь:
— Ну, товарищ Таня, не простится вам грех на том свете.
— Какой грех? — спросила она, удивленно подняв ресницы.
— Да как же. Не успел новый человек явиться на судно, а вы уж его в плен забрали. Не насмотрится на вас.
Таня стыдливо потупилась.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
Вместо ответа штурман продолжал:
— Однако должен сказать, что вкус у вас недурен. За такого молодца в прежнее время любая графиня вышла бы замуж.
И вышел, оставив ее в недоумении.
Сейчас же направился в радиорубку. Поболтав с радистом о разных делах, он вдруг спросил:
— А вам, Григорий Павлович, вероятно, здорово везет насчет женщин?
Островзоров положил слуховые трубки на стол, потер ладонью крутой лоб, точно желая уяснить мысль своего собеседника.
— Это из чего вы заключаете?
— Да вон наша красавица — сразу втрескалась в вас.
— Я что-то этого не замечал. Думаю, что вы говорите глупости.
Они еще говорили о буфетчице. Это было после обеда. А вечером за ужином штурман видел, как Таня и Островзоров переглядывались друг с другом. И та и другая сторона хотела проверить наблюдения Глазунова. Факт оказался налицо.
С этого вечера у обоих началось приятное волнение. Первый толчок был дан удачно. С каждой новой встречей радист и буфетчица все больше и больше обращали друг на друга внимание. Помогал сближению и Норд. Пес очень нравился Тане, и она восторгалась им при хозяине:
— Замечательный у вас Норд! Сам весь белый, а нос и глаза черные. Красавец! И такой умник!
Островзоров хвалился:
— Щенком достал его в Мурманске. Третий год со мною плавает. Сколько портов обошел. Он стал настоящим моряком — по шторм-трапу может лазить.
Таня смеялась, обнимала Норда и ласково приговаривала:
— Слышишь, что про тебя говорит твой хозяин? Славный ты, мой песик?