– Но это не входит в мои планы относительно тебя.
– Да помогут боги всем и всему, что не входит в твои планы относительно меня! – воскликнул он, охваченный внезапным порывом раздражения.
– Одевайся, мы выходим, – только и проговорила Сервилия, покидая комнату сына.
Когда Брут появился в атрии просторного дома Силана, на нем была детская тога с пурпурной каймой. Официально он станет мужчиной лишь в декабре, в день праздника Ювенты, богини юности. Мать уже поджидала его. Когда Брут приблизился к ней, она в очередной раз критически его оглядела.
Да, определенно он сутулится. А каким милым ребенком он был еще в прошлом январе, когда Сервилия заказала его бюст у Антенора, лучшего скульптора-портретиста во всей Италии… Но сейчас половое созревание стало проявляться слишком агрессивно, и очарование детства безвозвратно исчезало – даже на лицеприятный взгляд матери. Глаза у него были большими, темными, взгляд под тяжелыми веками – мечтательным. Но его нос отнюдь не становился истинно римским, разрушая все надежды Сервилии, он упорно оставался коротким и курносым, как и ее собственный. А кожа, которая прежде была такого чудесного оливкового цвета, столь гладкая и безупречная в младенчестве, теперь внушала ей ужас. Что, если Брут войдет в число несчастных с теми нездоровыми прыщами, которые оставляют неизгладимые рытвины на лице? Очень скоро мальчику исполнится пятнадцать лет. Прыщи! Как отвратительно и низко! Но уже с завтрашнего дня Сервилия начнет наводить справки у врачей и знахарей. И нравится это Бруту или нет, он будет ежедневно ходить на Марсово поле и выполнять там упражнения. Он обязан учиться военному делу. Это необходимо. В семнадцать лет он должен записаться в римские легионы. Конечно, в качестве контубернала, а не простого солдата. Ее Брут станет служить в штабе какого-нибудь командира-консуляра, который примет мальчика благодаря его имени. Происхождение Брута и общественное положение его семьи этому порукой.
Управляющий открыл им дверь, выходящую на узкую Палатинскую улицу. Сервилия быстро направилась в сторону Форума, сын старался не отставать от нее.
– Куда мы идем? – спросил он, все еще нервничая, потому что мать отвлекла его от конспектирования Фукидида.
– В дом Аврелии.
Он по-прежнему был занят оставленной работой, мысленно прикидывая, как выразить огромный объем информации одним предложением. И день сегодня выдался таким жарким! Если бы не это, его сердце радостно забилось бы при известии о цели их пути. Но сегодня он застонал:
– О, только не в эти трущобы!
– Именно туда.
– Это так далеко! Такое мрачное место!
– Место, может быть, и мрачное, сын мой, но у хозяйки безупречные связи. Там будут все. – Она помолчала, взглянула на сына, не поворачивая головы. – Все, Брут, все.
На это он ничего не ответил.
Двое слуг шли впереди, освобождая им дорогу. Сервилия почти бегом спустилась с лестницы Кольчужников и погрузилась в сутолоку Римского форума, где так любят собираться римляне – слушать, наблюдать, прогуливаться… да просто потолкаться среди сильных мира сего. Ни сенат, ни комиции сегодня не созывались, и у судов был короткий перерыв, но тем не менее кое-кто из великих оказался на Форуме. Магистраты выделялись из толпы благодаря пучкам прутьев, которые сопровождавшие их ликторы держали на уровне плеч, демонстрируя империй.
– Дорога все время в гору, мама! Ты можешь идти помедленнее? – попросил, задыхаясь, Брут, поспешая за матерью, которая быстро шагала по спуску Урбия. Пот ручьями катил с него.
– Если бы ты больше времени уделял физическим упражнениям, ты бы не жаловался, – равнодушно отозвалась Сервилия.
Тошнотворные запахи ударили в нос Бруту, когда они достигли высоких многоквартирных домов Субуры, заслонявших свет солнца. По обшарпанным стенам ползла слизь. Темная липкая жижа текла в сточных канавах и проваливалась в решетки. Мать и сын проходили мимо бесчисленных крохотных лавчонок. По крайней мере тень от этих жалких строений немного спасала от жары. Но все же Субура представляла собой ту сторону Рима, которая нисколько не привлекала молодого Брута.
Наконец они подошли к довольно благопристойной филенчатой двери из мореного дуба. На двери висело до блеска отполированное кольцо из орихалка в виде головы льва с раскрытой пастью. Один из сопровождавших Сервилию слуг энергично постучал, и дверь тотчас же открылась. На пороге появился старый, довольно полный грек-вольноотпущенник. Он низко поклонился, приглашая их войти.
Конечно, они попали на собрание женщин. Через несколько месяцев, когда Брут наденет простую белую toga virilis, ему нельзя будет сопровождать мать. Эта мысль вызвала у него панику. Мать просто обязана добиться своей цели! Ему необходимо продолжать видеть свою любовь и после декабря, когда ему исполнится шестнадцать. Ничем не выдав своих чувств, он отошел от Сервилии, как только началась церемония приветствий, и устроился в углу этой шумной комнаты, стараясь слиться с ее скромным декором.