Дневник, мне 16 лет
Я обидела көке. Мне так плохо. Он стал какой-то грустный. Не смотрит в глаза. Наверное, ненавидит. Зачем я огрызнулась при водителе? И мама сказала, что так нельзя. Блин, он меня простит? Напишу ему письмо, объясню, что просто он достал с этим «қазақша сөйле»![20] Ненавижу «күй»[21], «айтыс»[22], это его «қанша орысша сөйлесең де, орыс болмайсың!»[23]. Даже не похвалил, что я выиграла олимпиаду по географии! «Қазақша! Қазақша!» Не видит ничего, кроме казахского языка! Ненавижу! Если я умру, будет жалеть, что доставал меня и даже не разглядел, какая я умная. Будет еще плакать! А все! Уже нет дочери! Такой хорошей и любящей его. Поезд ушел, вот так-то!
Люди постоянно спрашивают: «Почему көке? Он что, не родной папа?» Почему нельзя, как у всех, «папа»?
Дневник, мне 22
Я скучаю по көке. И хочу быть просто папиной дочкой… как вчера, когда он приехал в Алматы, заехал ко мне без предупреждения и взял с собой в гости к родственникам. Посадил рядом с собой, даже төрге[24]. Я как будто вечность келін[25], хотя всего-то месяца два, а как будто вечность сижу у двери, в конце стола. И никто не подкладывает мне вкусные кусочки на тарелку, как он в тот вечер, когда сидел рядом и ухаживал за мной. Я как будто вечность ем стоя, на бегу, по дороге на кухню, домывая посуду. Вечность – это всего два месяца. Но как это непривычно – быть келін, а не любимой дочкой.
Скучаю. Приезжал бы он чаще.
Дневник, мне 28
Я дважды мама! И только сейчас я поняла, какая она, любовь родителя к ребенку: самая сильная, безусловная, вдохновенная. А я, дурочка, всерьез обижалась на отца. Раз он мой отец, значит, любит меня до космоса. Наткнулась на днях на свой детский альбом в родительском доме. Я рассматривала его раз сто, но только в этот раз впервые увидела строчки, записанные отцом: считалки, стишки, которые он разучивал вместе со мной.
А я и не знала, откуда они у меня в голове, просто перед сном раз за разом, пока не надоест, играю с детьми в «қуыр-қуыр-қуырмаш, балапанға бидай шаш…»[26] или вдруг выдаю сыну, как будет на казахском «крокодил» или «жираф». Оказывается, свободными вечерами көке мог без устали рассматривать со мной книги о животных и переводить их названия так, что мы знали переводы не обычных «коров» да «гусей», а экзотических «носорогов» и «бегемотов».
Көке меня любит! И всегда любил, даже когда работал круглосуточно.
Гизат прочел книгу за вечер. Он долго лежал на диване, глядел, а в голове у него звучал голос дочери, читающий последние строки:
Дневник, а можно, когда исполнится тридцать три, я напишу, что папа меня обнял сильно-сильно, не стесняясь, словно я опять двухлетний ребенок?
Дневник, пусть, когда мне будет тридцать четыре, он прочтет эту книгу и поймет, как я люблю его. Хоть и скажет сначала: «Қазақшаға аударып берейін!»[27] – но следом добавит: «Бәрі оқысын!»[28]
Дневник, а можно он будет жить долго, чтобы твои страницы закончились, а наша история – нет?
Гизат Хамзаулы вышел из кабинета и направился на кухню: во рту пересохло.
Там горел свет: Мариям разогревала смесь для грудничка. Увидев отца и его покрасневшие глаза, она обеспокоенно спросила, что случилось. Гизат суетливо замотал головой и, попросив поставить чайник, прошел в ванную, чуть прихрамывая. Мариям смотрела ему вслед, недоуменно разглядывала его сутулую спину и только потом заметила у отца под мышкой знакомую синюю книгу.
Дорогой Дедушка Мороз…
– Мам… ма-а-ам? Ты спишь?
– М-м-м…
– Я написала письмо Деду Морозу.
– Что попросила?
– Не скажу.
– У нас же нет секретов.
– А Дед Мороз может привезти моего папу?
Я молчала, не зная, что ответить дочери. Молчала и Адия, было слышно только ее дыхание.
– Мам, ты что, заснула?
– Нет, жаным[29].
– Дед Мороз может привезти моего папу?
– Ты это попросила в письме?
– Я попросила куклу LOL. Из «Снежной коллекции». И, – осторожно продолжила, как будто извиняясь, – чтобы приехал папа, если у него будет время.
– Хорошо. Давай спать.
– Дед Мороз привезет папу?