Так они и жили вдвоём в маленьком домике на окраине Клера, пока девушке не исполнилось восемнадцать, и она не посчитала себя вполне взрослой, чтобы начать сопровождать отца в походах.
Год прошёл в постоянных разъездах с небольшими перерывами во время месяца Бурь, а также месяца Весенних и Летних Гроз. Этой зимой, как только закончился месяц Бурь и начался двухмесячный Период Покоя, капитан Олайн, с дочерью, вновь возглавив отряд сопровождения, повёл обоз по Кламарскому тракту сначала до Таормина, а затем в Медаус по Торговому Пути.
Часть маршрута, пока они двигались по территории герцогства Кламар, прошла спокойно. По сторонам широкой дороги простирались открытые поля, засеянные зерновыми и засаженные овощами. Разбойники редко встречались в этих краях, не считая одиночек или особо отчаянных, которые нападали на крестьянские повозки или одиноких путников. Большие королевские обозы под охраной многочисленной, хорошо обученной стражи, были им не по зубам. На караван не рисковали нападать даже вальдо или горные бароны.
Когда обоз углубился в Ледеберг и остановился на очередную ночную стоянку, Элайна, целый день просидевшая в седле, устало спрыгнула на землю и решила искупаться в ручье, на берегу которого расположился лагерь.
Выйдя за внутреннюю цепь охраны, девушка поднялась вверх по течению, нашла тихое укромное местечко и разделась. Холодной воды она не боялась, привыкла ещё в раннем детстве, благодаря виольскому воспитанию. Быстро ополоснувшись, Элайна вышла на берег, растёрлась жёстким полотенцем и набросила на голое тело успевшую остыть рубашку.
Усталость, купание в холодной воде, а также обманчивая тишина вокруг и спокойный, прошедший без приключений день, притупили бдительность, расслабили, поэтому она и не услышала подкрадывавшихся охотников. Она как раз нагнулась за штанами, как на голову, неожиданно, набросили плотный мешок и повалили на землю, а сильные руки схватили и в мгновение скрутили запястья кожаным ремнём. То же проделали и с ногами. Затем чья-то рука просунулась под мешок и заткнула кляпом рот. Всё это произошло в несколько коротких мгновений, так, что девушка даже не успела испугаться или осознать, что происходит. Её подняли, перебросили через плечо и понесли. Элайна поняла, что её похитили, только тогда, когда её закутали в тёплый плащ и положили на седло.
Девушка не стала брыкаться или рыдать, как поступила бы на её месте другая, а спокойно лежала в не очень удобной позе, задыхаясь от запаха конского пота, стараясь сберечь силы, которые ей, как она понимала, скоро пригодятся.
Лошадь, на которой лежала Элайна, сначала шла тихим шагом, а затем перешла на галоп, когда похитители, как поняла девушка, отъехали подальше от лагеря. Её трясло и подбрасывало, и, чтобы пленница не слетела, чья-то сильная рука придерживала её за талию.
Наконец, бешеная скачка прекратилась, лошадь вновь перешла на шаг, а затем и остановилась. Элайну подняли и посадили в нормальное положение. С головы сдёрнули мешок, и девушка смогла увидеть похитителей. Прямо перед ней стояли два ухмыляющихся всадника в кожаных, отделанных мехом и перьями лесных птиц костюмах. По этим костюмам, а также кожаным шлемам, украшенным белоснежными хвостами лэев, девушка опознала манволов – «горных волков» – дружинников горного барона. Она слегка повернула голову и взглянула на того, в чьих сильных руках сейчас покоилась. Зрелый мужчина, не достигший сорока лет, с холодными серыми глазами, несколько суровыми, даже жёсткими. Сейчас они смотрели с любопытством, а твёрдые губы с выразительным рисунком слегка улыбались.
– А она хорошенькая, – произнёс мужчина по-илларийски. – Нам повезло.
– Да, просто красотка, – согласился один из товарищей.
– И хорошо держится, – одобрительно произнёс второй. – Не люблю, когда девки визжат, как недорезанные свиньи.
Элайна посмотрела на говоривших, и устало закрыла глаза. Она замёрзла, было трудно дышать, но она знала, что не стоит ждать сочувствия от «горных волков».
Словно догадавшись о неудобствах пленницы, мужчина, державший девушку, вынул кляп и сказал:
– Я больше не буду затыкать тебе рот, если будешь вести себя тихо. Лес не любит шума.
Элайна сделала несколько глубоких вдохов, проветривая лёгкие, и закрыла рот. Она не собиралась шуметь, понимая, что это бесполезно. Не собиралась ни о чём и просить, но мужчина сам снял тёплый, подбитый мехом плащ, и закутал в него девушку.
– Нужно спешить, если не хотим ночевать в лесу, – сказал он.
Усадив пленницу поудобней, он пришпорил коня. Всадники вновь помчались галопом, но теперь пленница ехала более комфортно.
Дорога к замку показалась бесконечной. Невыносимо болели, а затем совсем онемели туго связанные руки и ноги, от тряски и езды в неудобной позе подташнивало, хотя мужчина, прижимавший её к широкой груди сильной уверенной рукой, и старался облегчить страдания, поддерживая за талию и почти усадив себе на колени.
Горы и лес уже окутали глубокие синие сумерки, когда они въехали в узкое тёмное ущелье. Усталые кони, покрытые потом и пеной, еле шли, спотыкаясь в темноте о невидимые камни. Всадники тоже устали, но радовались близости дома, тихо о чём-то переговариваясь.
Когда они выехали из ущелья в узкую, теряющуюся во мраке долину, чуть-чуть посветлело, что дало возможность рассмотреть светлую ленту дороги, вившуюся вдоль берега каменистой горной речки. Далеко впереди сверкала крошечная жёлтая звезда, и, лишь подъехав ближе, Элайна поняла, что это сигнальный огонь на одной из башен мрачного чёрного замка, возвышавшегося над долиной.
Сопровождавшие остались в селении, которое они проехали, а похититель и пленница начали подниматься по узкой неверной дороге, одной стороной примыкавшей к крутому склону, а с другой обрывавшейся в долину.
Всадник ехал медленно и осторожно, всецело доверившись коню, бросив повод на его шею. Вокруг царил ночной мрак, слегка разбавляемый светом множества сияющих в небе звёзд.
Когда подъехали к замку, послышались грозные оклики стражи. Но, услышав голос всадника, ворота поспешно распахнули.
Во дворе к ним подбежали слуги, взяли повод коня и протянули руки к девушке. Но мужчина грубо оттолкнул их, сам взял девушку и спрыгнул на землю. Сапоги гулко ударились о плиты двора. Слуги отчего-то радостно болтали и смеялись, но их голоса доносились до Элайны, словно издалека.
Прижимая пленницу к груди, мужчина пересёк двор и вошёл в высокую узкую башню. Поднимаясь по ступеням крутой винтовой лестницы, он тяжело дышал, но ни на миг не остановился, чтобы передохнуть. За ним шёл кто-то из слуг, освещая путь огнём факела.
Они вошли в какую-то комнату, но не задержались в ней, а поднялись ещё на один уровень, на этот раз по резной деревянной лестнице. Оказавшись в большой круглой комнате, мужчина приблизился к стене, бесшумно ступая по мягкому ковру, и осторожно опустил свою ношу на меховое покрывало. Выпрямляясь, он с облегчением вздохнул, затем вынул из богатых золотых ножен длинный кинжал и осторожно разрезал путы, стягивавшие запястья и лодыжки девушки. Элайна не шевелилась. Но когда в онемевших конечностях запульсировала застоявшаяся кровь, с её губ сорвался невольный стон.
Мгновение постояв рядом, словно колеблясь, мужчина круто повернулся и ушёл. Слуга с факелом поспешил за ним следом, и девушка осталась одна в полной темноте.
Девушка медленно приходила в себя, ожидая, пока в ногах и руках восстановится кровообращение, и они начнут двигаться.
Но долго побыть в одиночестве ей не пришлось. Из дремотного оцепенения вывел громкий и мелодичный звон ударившего где-то над головой колокола, а через несколько минут послышались шаги, показался свет, и в комнату поднялись две пожилые рабыни. Одна несла накрытый салфеткой поднос, а вторая два подсвечника по три свечи в каждом. Поставив поднос и свечи на стол, женщины приблизились к ложу, опустились на колени и начали умело растирать руки и ноги. Затем помогли ей подняться и, поддерживая, подвели к столу. Усадив на покрытый меховой накидкой стул, открыли поднос и предложили поужинать. На подносе стояла тарель с фруктами, сладким печеньем, лакомством, сваренным из мёда и лесных орехов, и кувшинчик с лёгким сладким илларийским вином. Прислуживая девушке, словно принцессе, её накормили, а затем отвели обратно к ложу, предварительно расстеленному и приготовленному для сна. Уложили, заботливо укрыли меховым покрывалом и оставили одну, забрав поднос и свечи. Один подсвечник, с единственной горящей свечой, ей, правда, оставили. Уходя, одна из женщин сказала: