"Но пророка, который дерзнет говорить моим именем то, что Я не повелел ему говорить, и который будет говорить именем богов иных, такого пророка предайте смерти".
Вот так-то: просто и ясно, как выеденное яйцо. Беда лишь в том, что сегодня практически все "пророки", вызубрив с десяток цитат из Маркса и Ленина, говорят на одном и том же языке, все они восхваляют товарища Сталина, и трудно отличить, кто врет и лицемерит, а кто искренен и говорит правду.
Так что же делать? Всех — под топор? Но чьими руками? И не занесут ли эти руки топор над самим товарищем Сталиным?
Осторожность и еще раз осторожность. Иначе, стремясь к одному, обретешь нечто совершенно противоположное.
И вот странное и неразрешимое противоречие: почему из века в век одно и то же? Почему сперва некие государственные и общественные институты приносят пользу обществу и государству, но через какое-то время они же начинают работать больше на самих себя, чем на общество и государство? Более того, начинают разрушать и общество и государство. Так было с опричниной при Иване Грозном, так было с иноземцами, которых брали на русскую службу при Петре Первом и его потомках. То же самое нынче происходит с партией, советской властью, НКВД, ОГПУ и даже армией. Нет, надо исподволь готовиться к Большой чистке, к такой чистке, чтобы летели не только партбилеты, которые через какое-то время возвращаются к своим хозяевам, но и головы. В России иначе нельзя.
Правильно Ленин говорил: "варварством против варварства…"
Глава 2
Сталин на этот вечер никого не пригласил к себе на дачу в Зубалово. И не столько потому, что не собирался посреди концерта уезжать домой. Нет. Его неожиданно потянуло к семье, среди членов которой не может быть ни заговоров, ни пустого славословия, ни страха перед ним, то есть ничего такого, от чего он бежал из Колонного зала Дома Союзов, где у него нет и не может быть настоящих сторонников, а есть лишь попутчики, которых прельщает близость к власти и возможность этой близостью пользоваться к своей личной выгоде.
Правда, дома далеко не всегда понимают его политику, его методы руководства страной и партией, но и не вмешиваются в его дела. Так он поставил раз и навсегда: семья — это семья, его работа — это его работа. Но от жены он ожидал когда-то именно понимания, рассчитывал на него, потащив ее за собой в восемнадцатом в Царицын, будто в свадебное путешествие, однако не получил не только понимания, но даже сочувствия. Впрочем, лет-то ей было тогда…
И Сталину вдруг захотелось снова оказаться тем Сталиным, который когда-то в Петрограде впервые пришел на квартиру к Аллилуевым и увидел там юную, восторженную Надю: как же, у них поселился настоящий революционер, только что вернувшийся из царской ссылки! И каждое слово его схватывалось на лету, каждая мысль казалась для нее откровением.
Сталин вспомнил, как во время ужина сидел за столом, а напротив Надя, вспомнил ее светящиеся большие черные глаза, пылающие смуглые щеки и ее забавное смущение, когда они встречались взглядами.
Ах, как ему тогда, в первый же вечер в семье Аллилуевых, которую он знал еще по работе в Баку, а Надю помнил совсем ребенком, — как ему тогда хотелось прикоснуться к этому чистому, хрупкому существу, — особенно после тех баб, с которыми имел дело в ссылке!
Первую ночь на квартире Аллилуевых он почти не спал, курил, ходил по тесной комнатенке и представлял себе Надю, спящую в другой комнате, буквально за стенкой, и впервые чувствовал что-то вроде тоски от своих несбыточных, как ему казалось, желаний: восторг восторгом, а ему уже под сорок, где-то в Грузии сын, который лишь на несколько лет моложе этой девчонки.
Быть может, прав был Ленин, не став обременять себя семейством, то есть лишними, а главное — бесплодными переживаниями, а Крупская для него была, — что бы о ней теперь ни говорили, — безоговорочно преданным и заботливым другом. Настоящую женскую дружбу не заменит, увы, никакая другая…
Дома Сталина ждали, — видать, позвонили и предупредили, что едет, — и по этой причине отложили поздний ужин до его приезда. Помимо жены, Надежды Сергеевны, шестилетней дочери Светланы, двенадцатилетнего сына Василия и старшего сына Якова с женой, присутствовали тесть с тещей: Сергей Яковлевич Аллилуев и его жена Ольга Евгеньевна, приехавшие на праздник из Ленинграда, их старшая дочь Анна с мужем Станиславом Реденсом, чекистом, приехавшие из Харькова, любимый брат Надежды Сергеевны Павел Сергеевич; был здесь и друг детства Сталина, родственник его первой жены Александр Семенович Сванидзе.