Ворота остались за спиной. Мужчина медленно ступал по каменным плитам, приближаясь к дому. Но с каждым шагом идти становилось труднее и труднее.
Такеши дотронулся до ручки домашней двери и замер.
– Почему? Почему я не решаюсь войти? – прошептал он, и в голове закружился хоровод воспоминаний.
Только надежда вернуться в родной дом, к семье давала мужчине силы вытерпеть тюремные лишения, не позволила окончательно сломаться или наложить на себя руки. А теперь он стоял растерянный и не решался войти. Сколько раз он представлял, как обнимет мать, как будет просить прощение у отца. Он – строгий и даже порой суровый, – но обязательно простит своего сына.
– Да будь ты смелее, – разозлился на себя Такеши и резким движением распахнул дверь.
***
Он встретил родителей в гостиной. Они о чем-то разговаривали, но заметив сына, сразу умолкли. Молодой человек не строил иллюзий и не надеялся на радушный прием, однако к словам отца оказался совершенно не готов:
– Зачем пришел?
Голос скрипучий, словно ржавые петли, в тишине комнаты звучал особенно неприятно.
– Как это зачем? – растерялся Такеши. – Я вернулся домой…
Те несколько иен, что находились при нем, не позволяли оплатить пребывание даже в самой дешевой ночлежке.
– Это не твой дом, а в моем тебе больше нечего делать…
– Папа… – начал было молодой человек, но отец перебил его:
– Я тебе больше не отец... Ты опозорил меня и весь наш род. Как у тебя вообще хватило наглости явиться сюда? Убирайся!
Сын взглянул на отца и медленно опустился на колени, затем положил ладони на пол перед собой и коснулся их лбом. Не поднимая головы, молодой мужчина произнес:
– Отец, простите… Прошу, не гоните, не отказывайтесь от меня…
Такеши переполняла обида и хотелось заплакать от беспомощности; отец с такой легкостью сейчас отказывался от него, игнорируя раскаяние.
– Прощение? Ты просишь прощение у меня?
– Да, отец… – не поднимая головы, произнес Такеши.
– Из-за твоего легкомыслия и безответственности погибла женщина…
– Я знаю, папа…
– Не смей меня перебивать, я не закончил говорить! Ты хочешь получить прощение, а на что ты готов ради него?
– На все, отец!
– Верни детям их мать, а мужу – жену, и я прощу тебя…
– Но ведь… Но ведь… это невозможно… Отец, ты требуешь от меня невозможного!
– Значит, так тому и быть. А теперь покинь мой дом. Его двери отныне закрыты для тебя. И не заставляй меня повторять дважды. Знаешь, как я не люблю этого делать…
Отец говорил спокойно, холодно и сдержано. Но за спокойствием скрывался ураган подавляемых эмоций, а за холодом – едва сдерживаемая ярость и негодование.
Что касается Такеши, то каждая услышанная им фраза, будто острым лезвием катаны, резала его душу на куски.
– Мама…
Все еще стоя на коленях, сын повернулся к ней, надеясь услышать ее поддержку. Но женщина молчала, так и не подняв головы и не решаясь вмешаться в разговор отца и сына. Занятые собственными мыслями и переживаниями, никто из них двоих не заметил, как по щеке матери скатилась одинокая слеза.
Между тем Такеши медленно поднялся с пола. Только что погибла его единственная надежда на нормальную жизнь. А семья, на помощь которой он так рассчитывал, отвернулась от него, бросила на произвол судьбы.
Растерянность уступила место ярости, что без остатка поглотила сознание молодого человека.
– Я уйду… Но знай – это не ты отрекся от меня, это я отрекаюсь от тебя… Мне не нужен такой отец… – сорвавшись на крик, произнес Такеши, пристально вглядываясь в лицо отца (1). Молодой человек не без злорадства отметил, как тот едва сдерживает гнев от столь дерзкого поступка сына.
– Будь ты проклят!.. – тихо и бесчувственно произнес Такеши, развернулся и покинул дом, в котором отныне ему не было места. Проходя через сад, мужчина остановился перед сосной. Бонсай из белой японской сосны – предмет семейной гордости. Ее посадил еще прапрадедушка Такеши, и после смерти отца он, как наследник рода Миядзаки, должен был взять на себя уход за этим деревом.