– Проклятый Богиней? – еле слышно переспросила Марта.
– Так мы называем Антара.
– В нашем городе главный не Антар, – резко и чуть громче ответила Марта.
– А кто же?
– Аликорн.
– А, этот, из гнезда Королевы Тамбу.
– Да. Очень уважаемый человек, – голос Марты окреп и звучал теперь почти как прежде. – Для нас Аликорн то же, что ты для… Детей Богини. Антар не пойдет против него, никто не пойдет против него, а он согласен со мной. Да, он согласен со мной, даже несмотря на то, что сегодня вы с помощью Алена убили его единственную дочь. Ты прямо сейчас можешь сама поговорить с Аликорном. Он
прилетел вместе со мной и ждет в спи… в летающей лодке, которая стоит посреди долины…
– Там нет никакой летающей лодки! – резко оборвала ее «Моок».
– Нет, есть, – возразила Марта. – И ты сама можешь в этом убедиться.
– Сейчас она активирует Ключ и свяжется с Дереком! – вырвалось у меня.
И правда, спустя несколько мгновений Марта сказала:
– Дерек, отключи «защиту». На минуту, не больше… Ну, теперь ты видишь, Королева, летающую лодку? Понимаешь, на что мы способны? Да, я не могу читать твои мысли, как ты мои. Но зато я могу разговаривать с тем, кто от меня далеко, и сделать летающую лодку невидимой, и многое, многое другое. Так каков будет твой ответ? Может, ты сначала хочешь поговорить с Аликорном? Вы могли бы подробно обсудить все детали, а потом заключить мирный договор.
– Да, в чем-то Хив оказался прав, – задумчиво произнесла «Моок». – Жаль, что Проклятый Богиней убил его.
– Хив? Кто это?
– Один из нас. Брат Эрритена, из гнезда Королевы Лии. Он постоянно твердил, что люди – совсем не такие, как мы их себе представляем, и достойны лучшего отношения.
– Если это так, то мне очень, очень жаль, что он погиб, – сказала Марта. – По правде говоря, я никогда даже не предполагала, что среди вас есть те, кто так думает.
– Хорошо, я согласна поговорить с Аликорном, – словно внезапно приняв решение, лаконично сказала Королева. – Может быть, мы и впрямь сумеем с ним договориться. Но предупреждаю тебя. Есть одно условие, без выполнения которого никакие переговоры между нами невозможны. И это мое слово последнее.
Она замолчала. У меня почему-то сжалось сердце.
– Какое? – не выдержав, спросила Марта.
– Проклятый Богиней должен навсегда покинуть остров.
15 июня 1 года Свободы 8 часов вечера.
Я сел перед Компиком, приготовился говорить. Вот уже, наверно, полчаса сижу, тупо глядя перед собой, а на экране так и не появилось ни строчки. То есть, они появлялись, но тут же снова исчезали. Не сами собой, ясное дело,– это я их стирал.
Да, никогда не думал, что когда-нибудь такое может случиться, что вдруг придет момент, и у меня просто не будет хватать слов, чтобы выразить то, что со мной происходит. Не потому, что не о чем говорить, совсем наоборот. Потому, что, как я теперь понимаю, о некоторых вещах очень трудно писать, их почти невозможно выразить словами. До сих пор эти самые слова низвергались из меня водопадом без малейших затруднений, а тут… Что ни напишешь, все не то и не так, все как-то мелко, даже глуповато и… В общем, получается совсем не то, что испытываешь на самом деле.
А может, я действительно немного того… поглупел, как недавно намекнул Цекомп, когда я несколько раз подряд совершенно разгромным образом проиграл ему в «Охоту на снарка»? А может, от той «болезни», которой я сейчас «страдаю», люди действительно глупеют? Тогда что же, все нормально, все так, как и должно быть. Может быть. И все же почему-то это мало утешает. И все же…
Да разве могу я не высказать мыслей своих? Деревья и травы, которым души не дано,– и те не молчат на ветру…
Да, Лумпи, дело плохо. Если ты уже начинаешь цитировать стихи, значит точно, дело плохо. А куда деваться? Узнав, что Она к ним неравнодушна, я сначала призадумался, потом попробовал их почитать, плюнул, отложил книгу, снова открыл ее, снова пробежал глазами по строчкам, снова захлопнул книгу, но уже без плевков. Так повторялось раз за разом, и вдруг в какой-то момент мне стало интересно… Нет, тут нужно употребить совсем другое слово. Что-то затронуло меня, коснулось, но не разума, а какой-то другой части, скрытой глубоко внутри, о существовании которой до сих пор я знал только понаслышке. А спустя пару дней, проснувшись поутру и лежа в полудреме вообще безо всяких мыслей, с одним лишь необъяснимым ощущением счастья и горя одновременно, я внезапно поймал себя на том, что в голове у меня звучат стихи, и они как нельзя лучше выражают мое состояние.
Ну, раз уж я упомянул о Ней, то, наверно, созрел для того, чтобы попробовать перейти, наконец, к делу.
Значит, так. Наконец-то это произошло – я влюбился. Думаю, вряд ли то, что я испытываю, называется как-то иначе.
До сих пор было так: девушки, девчонки и даже большинство взрослых женщин (за исключением разве что древних старух и то далеко не всех) безумно раздражали меня. Своими визгливыми голосами, своими повадками, неискренностью, капризами и прочими бросающимися в глаза «достоинствами». Ну, в крайнем случае, если набор этих «достоинств» был не слишком велик и разнообразен, они были мне совершенно безразличны.
Я даже и представить себе не мог, что когда-нибудь буду трепетать при звуках Ее голоса, прислушиваться, не раздадутся ли Ее шаги, и блеять, точно тупоумный баран, если Она заговорит со мной. Я даже дошел до того, что подобрал маленький такой вышитый платок, который Она обронила. Вместо того, чтобы вернуть его хозяйке или даже просто выбросить, я ношу этот платок в нагрудном кармане, поближе к сердцу, время от времени достаю и прижимаю к лицу. Мне кажется, он хранит Ее запах – легкий, нежный, немного похожий на запах голубых цветов, которые растут по берегам ручьев. В общем, я то и дело совершаю такие поступки и испытываю такие эмоции, которым нет никакого разумного объяснения.
Клянусь, я пытался сбросить с себя это наваждение. Все равно ведь без толку – что я для Нее? Хотя по возрасту мы ровесники, на самом деле Она старше. Добрее, мудрее, отважнее. Какая Она смелая, а? Одна, без какой-либо защиты, безо всякой надежды уцелеть, если дело обернется плохо, отправилась Каменный Город, в самое логово пауков, в тот момент, когда они клокотали от ненависти к нам. Мне кажется, я бы так не смог. Да что там кажется – я просто уверен в этом. А Она смогла. В общем, Она во всех отношениях гораздо лучше меня. Это не говоря уж о внешности. Она – красавица, хотя кое-кто, я знаю, думает иначе. Ну, дураков, как известно, всегда хватает.
Да, Она красавица, а я… Я даже дошел до того, что сегодня долго разглядывал себя в зеркало, намочил и пытался разгладить свои дурацкие кудри, мелкие и жесткие, как у дикарей, и всерьез обдумывал, не постричься ли мне у робота-парикмахера. И чем больше я на себя пялился, тем больше меня тоска брала. Нет. На такого урода Она, конечно, и не взглянет. То есть, взглядывать-то Она каждый день взглядывает, потому что добрая, а я не могу удержаться и верчусь у Нее под ногами, но это совсем не тот взгляд, который я имею в виду. Точно таким же взглядом Она смотрит на какую-нибудь птичку или бегущие по небу облака. Вот на Скалли Она смотрит иначе – с любовью и нежностью. Я даже дошел до того, что завидую ему. Но, завидуй не завидуй, а мне до Скалли далеко.
Клянусь, я пытался убедить себя, что все это глупости. Я же человек разумный, так? Рациональный, как говорит Цекомп. А раз так, значит, должен понимать. Да, в мире есть вещи, на которые приятно смотреть, есть звуки, которые приятно слышать, но это вовсе не повод, чтобы сходить с ума.
Сегодня ты видишь или слышишь их, а завтра нет, но все равно спишь спокойно и не мечешься в ожидании, когда это произойдет снова. В мире ведь столько интересного. Нет одного, займешься другим. Какой смысл в том, что днем и ночью мечтать непременно хотя бы раз в день встретиться именно с этим человеком, а не с каким-нибудь другим? Просто постоять рядом, послушать голос или, если повезет, сделать что-то для него. Да, соглашался я сам с собой. Смысла – ни малейшего, но… До чего же волнующе и приятно.