Выбрать главу

Никитин и сам не отказался бы поспать пару часов, но прекрасно понимал, что просто не сможет сомкнуть глаза днем. Будет, как самнабула, шататься по коридорам отделения, пугая дежурных своей усталой физиономией, но заснуть не сможет. А когда на город опуститься ночь, что-то в организме сработает, заставляя капитана усиленно думать, много курить и снова и снова перечитывать материалы дела, отключая сознание только под утро.

Что ж… Пусть так. Слава сделал себе кофе покрепче, приготовившись изучать материалы уже в сотый раз, в тщетной попытке найти зацепку. Чем Вселенная не шутит, может в сто первый раз и получится.

Аня позвонила спустя трое суток. Голос девушки был таким тихим и замученным, что наводил на мысли о продолжительном отсутствии нормального питания и сна. Она говорила медленно, тихо и так устало, что Никитину захотелось наорать на нее, заставить отдохнуть, а только потом ехать и выслушивать найденную информацию. Именно это он и озвучил Кольтовой.

- Капитан, прекрати изображать из себя мать Терезу с щетиной, - отозвалась Аня на другом конце провода. – Приезжай уже, у меня информация…

- Ладно, - буркнул капитан. – Скоро буду.

- И это, кэп, - окликнула его девушка. – Привези мне кофе…

Никитин не стал отвечать. Не стал говорить, что только кофе ее измученному организму сейчас и не хватает. Не стал рычать, что это вредно для сердца. Просто молча положил трубку, отправляясь покупать злосчастный напиток. В конце концов, кто он такой, чтобы учить взрослую бабу жизни? Надо будет, сама поймет. Или Игорь, вон, позаботится…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И, уже стоя у кассы в ближайшей кафешке, резко купил молочный коктейль… И пару медовых кексов.

 

***

 

Естественно, Аня вернулась в архив. Естественно, ночью… Но в этот раз алкоголь в крови отсутствовал, а это означало автоматический контроль действий. Просто ей нужна была книга. Та самая, которую не то, что выносить из архива, а и видеть постороннему лицу было строжайше запрещено. Но какая же Анечка посторонняя? Своя в доску. А книжка, название которой трудно поддавалось переводу, нужна была не просто так, а для дела. Значит, если нельзя, но очень хочется, то обязательно можно.

Книга оказалась жутко интересной, полной описания кровавых ритуалов абсолютно разных цивилизаций. С детальным описанием самих жертвоприношений или кровавых оргий. Полными схемами рисунков и детальной транскрипцией заклятий и наговоров. Списком редких ингредиентов, а также спектром самых разных божеств, которых можно такими вот мудреными способами умаслить.  В общем, захватывала не слабо.  Эдакий бестиарий кровавых и не очень богов.

Но уже в первую же ночь Аня проснулась от безумной тяжести в груди. Будто кто-то неимоверно тяжелый сидел на грудной клетке, мешая дышать. Да так сильно, что воздуха катастрофически не хватало. Глаза слезились и было решительно невозможно разобрать, что происходит. Кольтовой даже показалось, что она видела два красных пятнышка, сверкнувших, будто угольки во тьме спальни. Как-будто чьи-то глаза…

Спать расхотелось вообще. От слова совсем. Заварив себе побольше бодрящего настоя, девушка отправилась ко второй двери из гостиной. За ней была крутая лестница, ведущая на мансарду ее квартиры. Высокие арочные окна, открывающие доступ к прямой крыше – то, что так нравилось Анне в этой квартире. Бабушка, оставившая Кольтовой эту самую жил.площадь, любила редкие и старые книги, которые в избытке хранились на мансарде. Здесь были редкие экземпляры собраний философов, свитки и берестяные грамоты… А так же несколько старинных кремневых пистолетов, заряженных серебряной дробью.

Усевшись на широкий подоконник и взяв пистолет покрепче в правую руку, Анна принялась ждать хмурого питерского рассвета, как спасения. Жадными глотками опустошая бутылку виски, стоящую тут же, на подоконнике, девушка вслушивалась в странные шорохи, доносящиеся из гостиной. Буд-то кто-то там был. Кто? Аня и сама не понимала… Возможно, это разыгравшееся воображение. И не мудрено. Она прочла много страшных кровавых ритуалов, еще и не такое почудится… Но засыпать сейчас казалось подобно собственной смерти. А пистолет в руке прибавлял уверенности в завтрашнем дне.