Иван кивнул.
- А что Садовский? – спросил Усманов. – До сих пор бегает со своей дурацкой идеей о жертвоприношениях?
- Что-то вроде.
- Говорят, он в смотрители борделя переквалифицировался. Теперь за стриптизершами присматривает.
- Видел бы ты этих стриптизерш в деле.
- Упаси господь.
- А у тебя, говорят, новый московский покровитель появился? – ехидно спросил Иван. – Можно даже сказать, спонсор?
- Кто говорит? Кравец? Не долго ему осталось у нас куролесить. Скоро подвинут за несоответствие занимаемой должности. Вся эта ваша псевдоисторическая собачья чушь с идолами, шифрами и тайными обществами яйца выеденного не стоит. Что бедняга Воеводин, что Кравец по своей доверчивости только завели расследование в тупик, а теперь еще…
Иван краем глаза уловил какое-то движение и оторопело посмотрел вниз.
Маша сердито переводила взгляд с одного на другого и пыталась поднять руку.
Усманов быстро склонился над ней.
- Тихо, тихо, маленькая! Тебе нельзя волноваться. – Ивану: - За врачом! Быстро!
- Она пытается что-то сказать.
Иван стянул с ее лица кислородную маску.
- Совсем сбрендил! – заорал Усманов.
- Слушай.
Маша тяжело дышала и слова было разобрать сложно.
Она дотянулась пальцами до Ивана и дернула за рукав.
- Стриптизерши…
Хриплый голос даже слабо походил на человеческий.
- Что?
- Стриптизерши Садовского.
- Какие стриптизерши, - проворковал Усманов. – С ума сошла? Лежи.
- Подожди, - она скривилась от боли. – Это важно. Политов. Вспомни. Там есть хотя бы одна тридцатилетняя?
Глава 49. Родители
- Вообще, это логично, - сказал Усманов, когда они вышли из больницы. – Те, кто пережил групповое изнасилование в подростковом возрасте, часто становятся проститутками. Неосознанно считают, что уже достаточно пали, чтобы не обращать внимание на общественные условности. Возможно, есть смысл пробить камуфлированную по базе тридцатилетних шлюх и стриптизерш. Даже если ее среди ваших с профессором «пташек» нет.
- Понятия не имею, есть или нет, - сказал Иван. – Я их всего трех-четырех вблизи видел. И у каждой было на лице по тонне штукатурки. Тридцать им лет или пятнадцать – не разберешь. У вас же есть запись, где она в голом виде бревно строгает. Пошлите по клубам казачка, пусть сидит и задницы с записью сверяет.
- Это он неделю сверять будет, - хмыкнул Усманов. – Они же не все одновременно работают. Нет, здесь должна быть не просто стриптизерша, а уникальная. Безбашенная. Стреляющая из дробовиков. Знакомая с подземельями. Есть такая на примете?
Иван подумал.
- Есть. Но это не она. Я тоже видел камуфлированную. Та, о которой я подумал, почти на голову выше. Да и лет ей вряд ли тридцатник, помоложе будет.
- Если есть одна, значит есть и другие. Займешься?
Иван оторопело остановился.
- Чем?
- Поиском подходящей кандидатуры. Вернись к профессору, выясни сколько всего этих «ночных пташек». И сколько из них подходящих под описание. Могу даже денежные средства выписать, если надо будет с объектом познакомиться поближе. Для оперативной работы.
- Не надо, - поморщился Иван. – Обойдусь.
- Как скажешь, - Усманов залез в «форестер», достал с пассажирского сидения тощую пластиковую папку и передал Ивану. – Бери. Здесь все, что мы о ней знаем. Пригодится. Тебя куда-нибудь подбросить?
- Сам дойду, - сказал Иван.
- Отлично. Бывай.
Усманов хлопнул дверцей и укатил.
- Мудак напыщенный, - пробормотал Иван и достал сигареты.
Ему срочно захотелось выпить.
***
Иван сидел в пустом кафе, поглощал зеленый бухарский плов и страницу за страницей перелистывал досье.
Информации было явно недостаточно.
Пара страниц краткой выжимки о групповом изнасиловании неизвестной школьницы предположительно четырнадцати лет с описанием собранных на месте преступления вещдоков. Ни примет потерпевшей, ни ее описания. Только цвет волос (темно-русый) и косвенные данные, что выглядела она сильно старше своих четырнадцати.
Потом провал в десятилетие. Появление на ферме Родионова мастера по прозвищу «Божья Странница». Особые приметы – «татуировка выпуклого типа» на плечах и груди. К странице была прикреплена фотография самого Родионова, голого по пояс, с припиской от руки: «Примерно такая».
Иван вгляделся.
Весь торс Глеба Родионова покрывала густая сеть красных шрамов. Их рваные линии образовывали сложный узор, от которого было сложно оторвать взгляд. Глубокие борозды напоминали то поля сражений, то ветви деревьев, то складывались в фигуры зверей, человеческие лица или скачущих всадников.