- Есть проспаться, гражданин начальник! – заорал Иван на всю улицу. – Так точно, гражданин начальник!
Сверху задребезжало открывающееся окно.
- Сейчас я тебе просраться дам, пьянь подзаборная! – сообщил кто-то густым басом.
Иван махнул на него рукой и пошел дальше, от столба к столбу.
Огни больницы уже виднелись за поворотом.
***
Пьяному море по колено.
А второй этаж по щиколотку.
Тем более, что на второй этаж ведет такая удобная труба. С перекладинами. Главное, штанами не зацепиться. И широкий карниз. Явно сделанный для того, чтобы удобнее было забираться в окна. Хорошие больницы строил в свое время Сталин, чертяка.
Иван добрался до открытого окна, перевалился через подоконник и рухнул на пол. Некоторое время лежал неподвижно, слушая тишину и ожидая, что кто-то заглянет на шум в палату. Подполз на карачках к кровати и с трудом встал, пошатываясь и держась за стойку с каким-то мурлыкающим оборудованием.
Он долго стоял и смотрел на ее лицо, и в голове было пусто, как в огромной черной дыре. Он уже не помнил, что хотел сказать и зачем сюда залез. Что еще немного, и я найду твою камуфлированную, сто лет назад изнасилованную школьницу? А за ней и носатого маньяка? А за ним потянется ниточка к главным персонажам и все они всплывут наружу, как говно из проруби? Найду ключ. Достану книгу. Все расшифрую, переведу и пойму. Вытащу на свет божий всех уродов, где бы они не сидели и какие маски не носили. И выполню то, что тебе обещал. Я найду ее. Верну домой. И ты вернешься домой. Бросишь своего упыря с холодными глазами и вернешься. Зачем он тебе, Машка? Это же робот. Хренов бесчувственный робокоп. Машина для расследований. В нем не больше человеческого, чем в кофеварке. Ты обязательно вернешься, и мы снова будем вместе.
Иван вдруг понял, что говорит это вслух. Бессвязно бормочет, глотая слова и повторяя одно и то же, снова и снова.
Маша уже не спала. Она смотрела прямо на него, и в ее синих глазах было разлито такое презрение, что Ивана отшатнуло, как от удара.
Он вдруг увидел себя со стороны, еле стоящее на ногах в жопу пьяное существо, никчемного грязного алкаша, привыкшего спать на помойках и готового залить зенки в любой момент, удобный и особенно неудобный. Чтобы забыться и больше ничего не помнить.
Дверь палаты он открыл врезавшись в нее головой. Выбрался в пропахший хлоркой и медикаментами коридор. И пошел прочь, держась за стены. Мимо выбежавшей откуда-то медсестры («Мужчина! А вы здесь откуда?! Охрана!»), мимо белого забора регистратуры, вниз по лестнице в приемный покой. Оттолкнул старого дедка-охранника. Вывалился наружу, едва не упав, и побежал дальше, от дерева к дереву, от столба к столбу, от поворота к повороту.
Когда больница осталась далеко позади, он прислонился к первой попавшейся стене, сполз на голый асфальт и рассмеялся.
***
На четвертом этаже Блиновского пассажа Иван остановился. Дальше была винтовая лестница и профессорский чердак. Садовский был наверняка дома, и остаток ночи обещал быть еще более пьяным. С вереницей пятидесятиградусных наливок и настоек. С бесконечными разговорами о науке и прочей фигне, до которой Ивану сейчас не было никакого дела. Алкогольный дурман уже давно выветрился и теперь внутри была только сосущая пустота.
Он отвернулся от лестницы и подошел к обитой облезлым дерматином двери. Нажал звонок в неосознанной надежде, что ему не откроют. Что хозяйка на работе, на гулянке, неважно где. Только не здесь.
Замок щелкнул.
Юля от удивления даже отступила, приоткрыв пухлые губы.
- О! Только не говори, что старичок опять потерялся.
Теперь на ней не было ни спецовок, ни балахонов, а был короткий перламутровый халатик из тех, что все открывает и ничего не скрывает.
- К черту старичка, - пробормотал Иван.
Он шагнул внутрь. Взял ее за плечи, такие мягкие и податливые. С силой прижал к стене. Ждал возмущенных воплей и сопротивления, но в ее глазах не было ничего, кроме понимающего веселья. В них не было даже блядства, которое его всегда отталкивало в профессионалках. Только спокойное обещание, что все будет хорошо.
Халат серебристой лужей стёк к ее голым ногам. У нее были такие же длинные ноги и такие же мягкие бедра. Он не мог не сравнивать и за это еще больше себя ненавидел. Когда он нес ее на руках в спальню, еще оставалась надежда, что она не одна, что сейчас вылезет из ванны пузатый клиент или бугай-любовник или загомонит на кухне толпа подружек. Но было тихо. Только ее шепот на ухо - «не спеши».
Он не слушал. Навалился сверху, вдавил всем весом, раздвинул ноги и тут же вошел, резко и больно, как голодное, пьяное чмо.