Дуглас Брайан
Жертвоприношения не будет
— Киммериец! Эй, киммериец! Тьма вдруг рассеялась, в подземный «мешок» хлынул горячий воздух, полный запаха песка и какой-то пряной выпечки, — воздух свободы. Конан, однако, не подавал признаков жизни. Сидел на земле, уткнувшись лбом в колени, и лихорадочно соображал.
Он никому не говорил о том, что родом из Киммерии. Никому из схвативших его. Для них он был просто «северянин», «варвар с севера». Правда, женщина знала его имя. Наверное, она рассказала слишком много… Хорошо бы выяснить, что с нею случилось. Впрочем, если сейчас пришли за ним, то скоро все откроется.
Конан поднял голову и увидел ослепительный солнечный свет, изливавшийся с небес. Потом на фоне света грязным пятном проступила фигура тюремщика, приземистого кривоногого малого, который взывал:
— Киммериец! Тебя хотят видеть — вылезай! Конан встал, ухватился за сброшенную ему веревку и начал подниматься наверх. Что бы ни ожидало его за пределами подземного «мешка» — туранской тюрьмы для опасных преступников, это было ощутимо лучше тюремного заключения. По крайней мере, наверху у Конана будут развязаны руки. Там, на воле, есть куда бежать, а если его попытаются остановить — киммериец всегда сможет подраться и победить.
Наконец Конан очутился наверху. Горячий ветер ударил его в лицо — ветер, прилетевший откуда-то из степей или пустынь. Должно быть, много диковин повидал на своем пути этот ветер! Конан на миг задохнулся и зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то увидел перед собой странно знакомое лицо.
— Ну, что же ты? — нетерпеливо произнес этот человек. — Не помнишь меня?
— Грифи? — выговорил киммериец. — Но этого не может быть…
Он знавал некоего Грифи пару зим назад. То был бритуниец с волосами странного рыжего цвета и очень светлыми глазами. «Как будто боги хотели создать альбиноса, но в последний момент передумали», — так описывал свою внешность сам Грифи.
Сейчас он стоял перед Конаном, одетый как истинный туранец. Его рыжие волосы были обмотаны скрученным куском ткани, свисающий конец головной повязки прикрывал нижнюю часть лица, чтобы жестокое солнце не обжигало нежную кожу. Широкий наборный пояс, охватывающий талию Грифи, несомненно, говорил о богатстве: туранец может носить лохмотья, если ему вздумается, но конь, оружие и пояс у него будут настолько хороши, насколько позволит состояние.
— Кром! — воскликнул киммериец. — Грифи, ты сделался заправским ту ранцем! По-моему, ты даже стал кривоногим… Как тебе это удалось?
— Заинтересовался? — хмыкнул Грифи. — Идем отсюда. Я выкупил тебя за трех превосходных лошадей, да еще этому уроду, — он кивнул в сторону тюремщика, — пришлось дать сотню серебряных монет.
Конан тряхнул волосами и засмеялся. Грифи показал ему на коня, ожидавшего неподалеку.
— Садись.
— Это мой? — уточнил киммериец.
— Пока ты на моей службе, — ответил Грифи. — Впрочем, если все пройдет удачно, он останется твоим навсегда.
— Согласен! — воскликнул Конан, вскакивая в седло.
Спустя миг оба скакали прочь от тюрьмы, навстречу ветру и свободе.
Владения Грифи находились к востоку от Шандарата. Конан с удивлением обозревал большое пастбище, мимо которого они ехали, а затем с еще большим изумлением увидел окруженный тенистым садом каменный дом, настоящую княжескую усадьбу.
— Боги! Грифи, неужели ты здесь живешь?
— Да, — с гордостью кивнул Грифи. — Это мой дом, и все такое. И ты — мой гость.
— Кажется, ты хотел нанять меня на службу? — спросил Конан. — Учти, Грифи, я не смогу вечно торчать здесь и служить твоим охранником. Это, конечно, прекрасная должность, сытная и спокойная, но ведь ты знаешь, что такие вещи не для меня.
— У меня даже в мыслях не было предлагать тебе нечто подобное! — искренне возмутился Грифи. — За кого ты меня принимаешь? Спокойное, сытное житье в доме богатого лорда? Да лучше умереть! Нет, Конан, то, ради чего я внес за тебя выкуп, гораздо проще, чем безбедная жизнь. У меня есть задание как раз по тебе.
Опасное, требующее силы, ловкости, бесстрашия, пренебрежения собственной жизнью. И если ты справишься, то получишь от меня хорошие деньги — и свободу убираться к демонам, на все четыре стороны.
— Что ж, — невозмутимо молвил Конан, — в таком случае, я, разумеется, согласен.
— Правильный выбор, — кивнул Грифи. — Если бы ты отказался, я отправил бы тебя обратно в подземную тюрьму.
— О, Грифи, — протянул киммериец, — ты ведь не сделал бы этого!
— А что мне помешает?
Они переглянулись и расхохотались. Наконец Конан обтер лицо ладонями, встряхнулся и спросил:
— Как ты меня нашел?
— Слушал на площади Шандарата когда женщине объявляли смертный приговор.
— Ее казнили?
— Сбросили в мешке в воду.
Конан помолчал, нахмурившись. Затем все-таки поинтересовался:
— Как все случилось?
— В общем, у этого Джемала был евнух. Не помню, как его зовут. Точнее, не знаю. Все эти евнухи — отвратительные люди. Лучше уж гнома в услужении держать.
— Гном в гареме? — Конан не удержался от ухмылки.
Грифи быстро махнул рукой, как бы отметая все посторонние мысли.
— Джемал знал, что ты пришел к его жене.
— Проклятье, Грифи! Это была пятнадцатая жена, и Джемал даже не интересовался ею… Красивая девочка, глупенькая, но очень симпатичная. Она хотела бежать. У нас был даже припасен костюм мальчика для нее… Она совершенно не заслуживала такой участи. Быть запертой в этой душной клетке, целыми днями ничего не делать, только скучать и поедать сладости.
— Как ты познакомился с ней?
— Она выглядывала за ограду сада.
— А ты что делал под этой оградой?
— Присматривался, нельзя ли забраться гуда и что-нибудь украсть.
— И в конце концов ты решил украсть женщину! Нет ничего глупее, Конан! Евнух выдал вас обоих. Тебя опоили снотворным и схватили, пока ты ничего не соображал. После этого не стоило никакого труда расправиться с женщиной. Тебя хотели казнить. Но когда я услышал на площади о том, что некий варвар, северянин, забрался по отвесной стене в сад уважаемого господина Джемала и пытался украсть у пего жену, я понял, о ком идет речь. Во всей Хайбории, кажется, существует только один варвар-северянин, способный на такие поступки. Я навел кое-какие справки… И, поскольку я тоже уважаемый господин, к моим словам прислушались. А при виде моих лошадей сделались на диво сговорчивыми. Все, что от меня требовалось, — обеспечить твое исчезновение.
— И что же ты припас для меня?
— Терпение, Конан! Сначала ты узнаешь, каким образом нищий бродяга из Бритунии сделался уважаемым господином, да еще в Туране.
Они подъехали к воротам усадьбы. Грифи взял небольшой рог, висевший у него на поясе, поднес к губам и дунул. Раздался тонкий пронзительный звук, и почти тотчас на стене показался человек в островерхом шлеме поверх головной повязки.
— Господин! Господин прибыл! — закричал он. — Скорей открывайте ворота!
Стражник исчез. Вскоре ворота распахнулись, и перед путниками легла ровная, посыпанная песком дорожка, ведущая между деревьями.
— Добро пожаловать, Конан, — произнес Грифи с легким, чуть насмешливым поклоном. — Добро пожаловать в усадьбу Грифи!
Они въехали под сень деревьев, и ворота за их спиной закрылись. Узорчатая тень ворот легла на дорожку.
Садовники, слуги, быстрые служанки с корзинками у пояса и ножницами в руках, — все они прекращали работу и низко кланялись при виде всадников.
Грифи не отвечал на поклоны, но с его лица не сходила милостивая улыбка.
Конан старался сохранять невозмутимую мину, но ему ужасно хотелось хохотать. Важничающий Грифи вызывал у него необузданные приступы веселья.
Наконец Конан не выдержал:
— Сдаюсь! Ты победил, Грифи! Я сгораю от любопытства — каким образом ты завладел всем этим богатством?
Грифи повернулся к своему спутнику. Едва заметная улыбка зародилась в углах его губ.
— Весьма простым и традиционным способом. Я женился на вдове.
— Хочешь сказать, дом, сад, пастбища — все это достояние твоего предшественника на брачном ложе?
— Именно, Конан.
— Кром! Как примитивно!
— Нет, если учесть, сколько усилий пришлось приложить для того, чтобы мне это позволили. Для начала я стал лучшим другом, а потом и названым братом ее родного братца; затем втерся в доверие к ее старому мужу… Я стал незаменимым другом в этой семье.
— Надеюсь, ты не помог старому мужу при переходе в Серые Миры?
— Нет, я просто навел кое-какие справки… Видишь ли, Конан, если ты — младший сын младшего сына и навсегда покидаешь родной дом, потому что там тебе ничего не светит, разве что головокружительная карьера писаря при каком-нибудь невежественном дворянчике… Ну как бы это объяснить подоходчивее… Ты становишься весьма изобретательным. И вот ты прибываешь в Туран — ты следишь за моей мыслью? — и выясняешь, что имеется поблизости некий господин, очень старый и больной; у него только одна жена, и притом из влиятельной семьи. Ты малый не промах и при первой же возможности сводишь знакомство, а потом и дружбу с членами этой семьи. Немного терпения, чуть-чуть везения — ну и доблесть, конечно, проявленная вовремя и там, где надо, — и ты уже почти член семьи. Тем временем события развиваются своим чередом, дети подрастают, старики умирают… Умирает и муж сестры твоего названного брата.
— Странная степень родства, — хмыкнул Конан. — И какая же доля наследства тебе причитается, если ты — всего лишь названный брат брата жены покойного?
— Мне причитается все, — спокойно сказал Грифи. — Потому что мой названный брат тотчас отдает мне руку своей сестры и заверяет, что никто, кроме меня, не сможет позаботиться о ней достойным образом. И вот я забочусь. О ней, об усадьбе, об этом саде, об армии слуг, о пастбищах, о лошадях и пастухах… Единственное, чего я не терплю у себя в доме, — это евнухи. Всех, кто здесь водился, собрал и продал. Как раз, кстати, хватило на то, чтобы выкупить тебя.
— Гляжу, ты стал заправским рабовладельцем, Грифи.
— Да, хватка у меня есть, — скромно сознался Грифи. — Но вот мы и дома. Входи, устраивайся в передней комнате. В сам дом не заходи, больно уж ты грязен. Тебе принесут умыться, переодеться, поесть и выпить.
— А нельзя в обратной последовательности? — поинтересовался Конан. — Сперва выпить, потом поесть, потом… что там еще?
Грифи рассмеялся.
— Ты ничуть не изменился.
— Ты тоже.
Прохлада и полумрак зажиточного дома обступили обоих.