— С чего ты взяла?
— Ты не улыбаешься.
— Я должен улыбаться? — удивился Конан.
— Когда господин доволен, он улыбается.
Конан оскалился в жуткой ухмылке. Девушка вскрикнула от ужаса.
— Я пошутил, — сообщил киммериец, перестав ухмыляться.
Она недоверчиво уставилась на него.
— Ты пошутил? — переспросила она. — Это такая шутка? Я тебе совсем не нравлюсь?
— Ты мне очень нравишься, — серьезно сказал Конан, — но я дал честное слово моему другу Грифи, что не стану пользоваться своим положением. Иначе я давно бы затащил тебя в эту самую купальню…
Девушка захлопала ресницами, явно не зная, как относиться к этим словам. Конан не стал ничего объяснять.
— Ты хорошенькая, — сказал он. — Ты мне нравишься. Может быть, ночью? Если хочешь, приходи. Грифи не будет против.
Она быстро прикоснулась к его виску, потом наклонилась и поцеловала в губы. Конан не выдержал. Он схватил девушку своими могучими ручищами и прижал к себе. Она успела лишь слабо взвизгнуть. Еще мгновение — и оба они барахтались в теплой воде, разбрызгивая вокруг капли ароматического масла.
— Как тебя зовут? — спросил Конан красавицу некоторое время спустя.
— Жасмин.
— Чудесное имя. Тебе нравится в доме у Грифи?
— Он очень добр с нами, — сказала Жасмин. — И он, и госпожа Джавис.
— Я хочу спросить тебя по секрету, — прошептал Конан, — что ты знаешь о Джавис?
Девушка почему-то испугалась.
— Я не должна говорить о господах!
— Ничего, мне можешь сказать что угодно. Я тебя не выдам, — заверил Конан.
— Госпожа Джавис принадлежит к древнему вендийскому народу, — сказала Жасмин, оглядываясь по сторонам и ежась, как будто ожидая, что вот-вот кто-то появится и разоблачит болтушку. — Мне почти ничего об этом не известно. Народ ее матери обитал в дремучих лесах, но они не дикари. У них странная, жестокая религия. Госпожа Джавис давно ушла от своего народа. Она никогда даже не видела подобных себе. Она добрая, и господин Грифи любит ее. Мы все любим ее. Я больше ничего не знаю.
— Ладно, ступай, — сказал Конан.
— Я должна помочь господину вытереться полотенцами, — робко возразила Жасмин.
— Ступай, — повторил Конан. И презрительно глянул на мягкие полотенца. — Вытираться? Зачем еще? Вот глупости! Масло должно хорошенько впитаться в кожу, иначе для чего наливать его в воду?
— Господину лучше знать, — смиренно согласилась Жасмин.
— По крайней мере, так поступала одна очень высокопоставленная дама в Султанапуре, — с важным видом добавил Конан.
Устрашенная его познаниями касательно привычек и обыкновения высокопоставленных султанапурских дам, Жасмин с низким поклоном удалилась, а Конан уселся на край каменной купальни и уставился в воду.
Обычно в такие огромные каменные лохани воду наливали из бочек, а потом вычерпывали ковшом. Но в доме Грифи все обстояло иначе. Жасмин лишь вытащила затычку, и вода сама уходила из купальни.
Конан созерцал отверстие в полу и маленький водоворот, образовавшийся над ним. Странно, но вода то пузырилась, как будто некая сила вталкивала ее обратно, то вдруг принималась кружиться с неистовой скоростью, словно то, что мешало свободному стоку, неожиданно исчезало. Затем тонкое благоухание ароматического масла сменилось знакомой болотной вонью.
Конан прикусил губу. Ему начало казаться, что он кое-что понял…
Обмотав бедра первым попавшимся лоскутом, Конан выскочил из комнаты и бросился бежать по усадьбе в поисках Грифи.
Владелец имения обнаружился в саду. Он внимал игре на лютые. Заезжий лютнист, родом из Заморы, остроносый человек с загорелым лицом, меланхолически щипал струны.
— Нечасто встретишь столь утонченного знатока, — говорил он, обращаясь к Грифи. — Здешняя музыка просто ужасна. Какое-то лишенное мелодии завывание. А вендийские флейты? Это отвратительно. Вы знаете, что их делают из человеческих костей? Лютня — инструмент благородный и изящный.
— Ну, есть ведь еще волынка… — начал было Грифи робко.
— Помилуйте! — лютнист скривился так, словно речь зашла о чем-то крайне неприятном. — Их делают из плохо выделанных козьих шкур, и когда они раздуваются, то страшно смердят. Нет, мой господин, вы должны услышать новое сочинение, которое я написал специально в честь…
В этот миг обнаженный варвар выскочил из розового куста. Мокрые черные волосы спадали на широченные плечи Конана, синие глаза ярко блестели на смуглом лице. Громовым голосом он закричал:
— Вот ты где, Грифи! У меня есть мысль!
— Боги! — взвизгнул лютнист. — ЧТО ЭТО?
— Это мой старый друг, — строгим тоном произнес Грифи. — Исполняйте вашу мелодию, а мы пока побеседуем. Сядь, Конан, и прикрой свою наготу.
Конан глянул на себя, пожал плечами и, подстелив на землю полотенце, уселся.
— Расскажи о своих купальнях, Грифи, — попросил Конан.
— Кажется, я посоветовал тебе прикрыть наготу, — напомнил Грифи.
Конан сердито тряхнул черными волосами:
— Я не шучу. Грифи, расскажи о своих купальнях. Куда уходит водосток?
— Куда-то под землю, — рассеянно ответил Грифи. — Не понимаю, почему тебя это занимает. Ты никогда не видел таких купален?
— Не имеет значения, что я видел и чего не видел… — пробормотал Конан. — Возможно, мне встречались такие вещи, о которых ты даже помыслить не можешь. Сейчас важно другое. Под твоей землей протекает подземная река, не так ли? И в эту реку есть несколько входов — так называемых провалов?
— Ну, кажется… Я никогда об этом не спрашивал.
— Купальня досталась тебе от твоего предшественника или ты соорудил ее сам?
— Нет, она была здесь изначально… Копан, я так и не вник в суть твоих вопросов!
Ты не обязан вникать ни в какую суть, — сказал Конан, поднимаясь и великолепно пренебрегая забытым на земле полотенцем. — Главное — ты ответил на мои вопросы. Наслаждайся, Грифи. Оставляю тебя наедине с этим мушиным щипателем струн.
— Мушиным? — возмутился лютнист.
Ho Конан уже удалился, шагая широким шагом и вдыхая свежий воздух полной грудью.
Очевидно, Грифи был сердит на своего друга, потому что весь день избегал Конана и всячески уклонялся от разговоров с ним. Хозяин усадьбы даже не вышел к обеду, объявив слугам, что намерен перекусить у себя в кабинете, за чтением редкого манускрипта. Он, дескать, отыскал весьма любопытный текст и намерен посвятить остаток дня изучению его.
В конце концов Конану надоело ждать приятеля для откровенного разговора. Не слишком-то киммериец нуждался в откровениях Грифи, если уж говорить честно. Кое-что было Конану ясно и без всяких рассказов. Оставалось прояснить одну-две детали, а вот их Грифи вполне может не знать. Так что полагаться следовало лишь на собственную сообразительность да еще на свои наблюдения.
Конан удобно устроился в отведенной ему комнате и погрузился в размышления. Снова и снова перебирал он в мыслях впечатления последних дней: болото, подземная река, чудовище, живущее в глубине болот, двое коварных пастухов, странно устроенная купальня, малютка-жена Грифи, злобный и коварный Джемал, претендующий на Зеленые Пастбища…
Все это было каким-то образом связано между собой. Осталось только правильно проследить все связи, а затем — лишь обрезать ниточку в нужном месте.
Занимаясь умственными построениями, Конан незаметно погрузился в сладкую дремоту. Он ожидал скорого появления Жасмин. Поэтому ощутив в комнате женское присутствие — по легкому нежному запаху благовоний, по слабому дуновению ветерка, поднятому развевающимися одеждами, по шелковистому прикосновению волос, — Конан радостно зарычал и сжал тонкий стан в объятиях.
Женщина пискнула и попыталась высвободиться, но Конан, посмеиваясь, лишь целовал ее волосы.
— Как хорошо, что ты пришла! — сказал он наконец и взял ее за плечи, чтобы оттолкнуть от себя и рассмотреть получше. И тут же прикусил губу от смущения.
В его объятиях очутилась вовсе не Жасмин, как надеялся киммериец, а госпожа Джавис, крохотная жена Грифи.