Сегодня на ней были бежевые брюки клеш и обтягивающий пиджачок с декольте. С папой все проще - рубашка и брюки. Их ему подбирала мама, пока тот был на работе.
«И как у них могла родиться такая я?»
Доля преодолела себя и, перестав на секунду дышать, положила на тарелку Димы щедрый кусок белоснежного сибаса. «Спасибо» - промямлил он, перебарывая стеснение перед эксцентричными родителями Доли.
Телефон Доли издал характерный звук. Из-под стола она посмотрела на сообщение Леси. Фотография двух возмутительно коротких платьев. Подпись: «Розовое или с сеточкой?».
- С сеточкой, - шепотом проговорила Доля, набирая ответное сообщение.
- Что ты сказала? - уточнила мама Доли.
Доля тут же вскинула голову. Поймала на себе взгляд растерянного Димы и заинтересованных в ее частной жизни родителей.
- И как вы только уживаетесь, - усмехнулась мама. Кулаки Доли сжались под столом, - Дима, она и тебе угрожает? Ну вот этими ее штучками, - она покрутила вилкой в воздухе.
- Какими штучками? - поперхнулся Дима.
Доля уже знала, о чем идет речь. Раньше они ладили. Кажется, что слишком давно. Она жила в своей комнате, раз в полгода ходила с мамой на шопинг в трехэтажный универмаг. Играла с папой в настольную приставку, клянчила котенка. Потом все изменилось. С первым же контрактом выяснилось, что двадцатилетний девушке не так уж и нужны ее родители. Она стала отдаляться - появились какие-то друзья, коллеги. Затем сняла себе однушку и съехала. Все это произошло так стремительно, что родители даже не успели, как следует отвыкнуть от нее. Но стоило им это сделать, как Доля заявилась обратна - уставшая, искалеченная, похудевшая и без всякого желания играть в приставку и шляться по магазинам.
Им надоело терпеть ее туда-сюда бегание, и они решились мстить.
- Ну ее вот этими штучками. Паш, как там это было? - обратилась она к мужу.
- Не помню, Ленусь.
- Я не хочу жить! Да я лучше прыгну с крыши! Да зачем оно мне надо, - утрированно сгримасничала мать Доли.
Все внутри Доли съежилось от болезненных воспоминаний. На самом деле, все, конечно, было не так. После того, как она вернулась и тихонечко начала раскладывать вещи в своей комнатке, мама постучалась и присела на диван Доли. Они долго молчали, пока Доля перебирала кашемированные свитера. Затем она отложила сумку и, не глядя в глаза мамы, сказала: «Я больше не хочу жить».
Это не было подростковом протестом, бунтом, помешательством. Скорее наоборот. Это было настолько больно, что уже не болело, а удивляло. Доля почти что возмущалось, насколько смиренным было это откровение, к которому она скоропостижно пришла.
Сначала она глушила боль работой, затем ее отсутствием. Затем она начала пить, но это не убивало, а только нагоняло тоску.
Доле не хотелось чувствовать и тоски.
- Ладно, пойдем.
Она спокойно поднялась из-за стола. Отложила салфетку и повесила ее на спинку стула. Вопросительно кивнула Диме. Тот не сразу понял. А как понял, неловко со скрипом отодвинул стул.
- Спасибо, - промямлил он ее родителям.
В прихожей, где висели картины с библейским сюжетом, Дима тщетно пытался обуться в кеды зеленоватого цвета. Доля их ненавидела. И почему-то сейчас они особенно ее раздражали. Блеклые с испачканные в слякоти шнурками. И стершейся резиной на тонкой подошве. Ее прямо-таки трясло от желания пнуть по ним перед лицом Димы.
В последнее время она чувствовала острее прежнего.
- Ну чего ты злишься на них? Мне кажется, вам нужно сесть и обстоятельно поговорить.
«Обстоятельно - какое мерзкое постсовковое словечко» - подумала Доля и поморщилась от холода.
Они стояли перед домом. Дима молчал. Затем продолжил:
- Мне кажется, тебе надо перед ними извиниться. Сама подумай, сколько они пережили. Им время нужно. Скажи, что любишь их.
- Ах, тебе кажется. Удивительно просто.
Она так едко это сказала, что тут же пожалела. Как-то мерзко звучало это со стороны по отношению к преданному Диме, который по щелчку пальцев садился и вставал из-за стола.
- А что если не люблю? - спросила Доля, смягчившись, - А что если я никого не люблю?
- И меня? - не выдержал Дима.
- И тебя.
Эта мысль показалась ей такой свежей, такой вдохновляющей. Ей вдруг стало легко и просто жить, будто огромный валун скатился с ее хрупких плеч. Внутри все плясало, а она стояла тут и зачем-то еще распиналась перед этим Димой.
А ведь здорово получается! Она. Просто. Никого. Не. Любит.
- Ну не любишь и не люби. Не холодно, ни жарко от твоей любви.
Она злобно глянула на него, внезапно сострившего ей в ответ. Видно Доля перешла ту грань, за которой даже без памяти влюбленный человек выходит из себя словно бешеная бойцовская псина.