Квач тихо зарычал, приподнял верхнюю губу. «Тихо, тихо мой хороший, — сказала Мари вполголоса, машинально. — Рано пока… подожди чуть-чуть». Может быть, еще удастся договориться…
— Я здесь оказалась, потому что я, как врач, не могу спокойно смотреть, как люди нападают на беззащитного и невиновного! — воскликнула она. — Вы бы хоть улики предъявили!
Получилось, кажется, выспренно и неискренне. Да и голос у нее сорвался. Но… но что еще сказать-то? Книг она читала мало, все больше по специальности, юридической наукой вообще никогда не интересовалась. Откуда ей знать, что говорят адвокаты?! А страшно-то как, страшно… ведь эти люди еще недавно с ней на улицах раскланивались. И почему у них такие ужасные лица? Да, они разгневаны и напуганы, они бояться за участь детей, и их терзает ярая ненависть к тому, кто мог сделать что-то плохое с Анитой и Гретой и мальчиками. Но ведь Мари тоже мучают все эти чувства! А она не собирается ломать и крушить все подряд только потому, что подозревает кого-то. Так просто нельзя поступать. И она будет сильной. Она даже в приюте не трусила, когда девчонки хотели побить всей спальней…
Правда, девчонки не бросались всем скопом. Выходили по одной. И Мари, тогда, помнится, отделала всех… Последняя расквасила ей нос, но и только. Кит все равно сказал, что она будет «его девочкой», даже несмотря на нос. Он сказал, ему нужна была сильная…
Мари внутренне улыбнулась воспоминаниям своего несчастливого детства. И встала в боевую стойку.
— Будете убивать его — убивайте и меня! — крикнула она.
«Ну, пацанов-то они пощадят», — успела она подумать.
Кажется, мужчины заколебались. По крайней мере, какая-то тень сомнения появилась на лицах. Может быть, все еще и обойдется… Главное, не думать много. Надо войти в такое спокойное умиротворенное состояние, все видеть, все чувствовать, все замечать… как учил Тренер.
— Ведьма! — сквозь ряд протолкалась высокая, растрепанная женщина в пыльном платье. Глаза ее безумно горели, и Мари даже не сразу узнала фрау Лауген, жену старосты. В руках она держала что-то страшное… ну да, детскую ножку, обутую в кокетливый башмачок. Недавно в лавке у молочника фрау Лауген как раз хвасталась кумушкам, что муж привез из Столицы такие обеим дочкам: старшей Кирхен и младшенькой Аните. — Ведьма! Ты с ним заодно выходит! Может быть, ты наших детей и сгубила! Аниточку мою! Доченьку! — она завопила последнее слово с надрывом, и толпа мужчин расступилась вокруг нее. А Мари почувствовала, как все это страшно… неправдоподобно страшно. И темнее уже… То, что темнело, казалось почему-то особенно жутким. Словно днем было бы легче.
— Выходит, сначала я просидела две ночи рядом с Анитой, пытаясь сбить дифтерит, а потом заманила в лес и отрезала ногу, да?! — крикнула Мари. — Ну, значит так оно и было! Давай, давай, хочешь моей крови, женщина?!
Мари знала, что она говорит неправильно. Знала, что нельзя провоцировать толпу, иначе лавина страшных лиц, и горечи, и злобы обрушится на нее… вот толпа уже покачнулась, и люди… это будет страшно. Это будет страшнее, чем погибать под завалом, где не вздохнуть.
«Устала я, — подумала Мари. — День был суматошный. Поспать бы сейчас».
Смерть ее почему-то не пугала. Ганса было жалко. Вот уж человек невезучий… И Квача. Это ли симпатичные цивилизованные селяне середины двадцатого века?.. Как они потом друг другу в глаза смотреть будут?..
А может, до смерти не убьют? Может, всего только покалечат?..
Ага, «всего только»…
— Тогда уж убивайте меня, — произнес спокойный, уверенный и приятный голос. — Убивайте-убивайте. А потом ждите в гости все управление МЧС с министром во главе.
Спокойно, словно клипер бушующее море, плечом вперед, толпу рассек человек. Сделал несколько шагов по поляне, встал рядом с Мари. Был он высоким, хотя и не великаном. Просто высоким. Длинные светлые волосы собраны в хвост на затылке. Короткая светлая бородка аккуратно подстрижена. Очки-половинки слегка поблескивают в свете факелов. Лицо приятное, даже очень. Славное. Мужественное такое. Раньше Мари думала, что настолько приятные лица бывают только у ведущих киноактеров в каких-нибудь «производственных романах» (вот только длинные волосы эти актеры редко носят, да и очки), в жизни и не гадала увидеть. А вот… довелось. Взгляд карих глаз поверх стеклышек — он только очень быстро скользнул ими по Мари, но она успела уловить их выражение — девушку поразил. Там была твердость, спокойная решимость, и в то же время легкая тень тщательно подавляемого испуга… успела мелькнуть в них и какая-то доля теплоты и участия, как будто он умудрился сказать: «Не бойтесь, фройляйн, все будет хорошо». Мари даже показалось, что она услышала эти слова.
Ах нет, точно услышала: он их вслух произнес.
Откуда он взялся?.. Она его никогда раньше не видела в деревне… Но держится очень уверенно.
— Ты кто такой?! — злобно воскликнул мельник. — Еще один заступала?!
— Альфонс Элрик, специальный инспектор МЧС по особо серьезным происшествиям к вашим услугам, — мягко, очень вежливо произнес человек. — Пока, знаете ли, не вижу никаких особых показаний к суду Линча. Тем более, что он, по законам Аместрис, вообще-то запрещен.
«Элрик» — фамилия толкнулась в голову Мари чем-то страшно знакомым, но она не смогла вспомнить, где она ее раньше слышала.
— Инспектор? — недоверчиво воскликнул староста. — Из Столицы?
— Оттуда, оттуда, — весьма дружелюбно произнес человек. — И, смею заметить, министерству не понравится, если его Чрезвычайных Инспекторов будут чуть что избивать.
— Не верьте ему! — вдруг громко крикнул Отто, водитель. — Я его до деревни довозил! Он статистик какой-то, еще расспрашивал про Ганса! Он в одним с ним полку служил, во Втором Специальном! Все они одной ниточкой вязаны!
И старостина жена, словно по сигналу, с диким воем кинулась на них.
…Старостиха напала как раз на инспектора. Он как-то ловко провернул ее мимо себя и буквально уложил на землю, очень мягко. Мари еще успела это увидеть, потому что на нее как раз напал мельник с вилами. Она успела поймать его вилы и крутануть вокруг себя — сделала именно так, как учили на тренировках. Попыталась ударить, но Курт вцепился в деда с воплем: «Не тронь Марихен!», и она промахнулась. А тут на нее налетел еще кто-то, она даже не разобрала, кто. С косой. Мари рубанула по косе ребром ладони, и даже не успела удивиться, что палка разлетелась на два куска — такое у нее обычно не получалось. От страха вышло, по всей вероятности. А потом она неловко крутнулась на пятке, и полетела в траву, успев подумать: «Ну все!»
Не все. Альберт схватил ее за плечи, закричал «Марихен, поднимайтесь!» Лаял Квач. А в голове у Мари все смешалось…
— Прекратить! — яростный крик взметнулся над поляной. Это кричал инспектор Элрик. Чуть расставив ноги и согнув их в коленях, он стоял между Мари, Хромым Гансом и деревенскими — защищал. В руке у него были отобранные уже у кого-то вилы, по щеке текла кровь, и казался он сейчас почему-то страшным.
— Всем хватит! — крикнул он снова. — Хватит слушать истеричную, убитую горем женщину! Я — действительно чрезвычайный инспектор Элрик!
— Он действительно инспектор! — теперь на поляну из последних рядов, тяжело дыша, пробился толстенький сержант Вебер. Сержант тяжело дышал, одежда его была в грязи, словно он несколько раз падал. — Он…действительно… инспектор…
— Но я и впрямь представился статистиком, — уже очень спокойно сказал инспектор, — чтобы панику не возбуждать раньше времени. Я действительно служил когда-то во Втором Специальном. Но полк большой, и господина Ганса Шульмана я встречал только по служебным делам. Однако если вы сомневаетесь в моей объективности, можете послать запрос. Вам пришлют нового инспектора. Через несколько дней, — он мрачно улыбнулся. — А я, разумеется, составлю отчет. Подробнейший.
Люди молчали. Люди опускали вилы. Люди сжимали кулаки и отводили глаза.
— Вы можете не волноваться, — вновь повысил голос инспектор. — Если Ганс Шульман, он же Хромой Ганс, действительно повинен в этом ужасном преступлении, то он понесет справедливое наказание. В этом вы можете быть уверены. Я слов на ветер не бросаю.