Другое дело встающая с колен. У нас феодализм, и это отбрасывает общество на сотни лет назад. Выражается это в замкнутости системы внутри себя и фиксированном количестве денег внутри котла, а также абсолютной собственности на всё на свете кучкой феодалов. Да ещё и сырьевая схема и скученность в два города. Возвращаясь к нашему частному случаю о покупке квартиры. Вот лондонскому программисту построят дешёвую квартиру, а нашему хуй! Потому что феодализм, централизация и ворьё. Потому что нет смысла строить дёшево, когда всё равно купят задорого. А дорого всегда будут покупать потому что воруют. А платить столько же, сколько воруют, нереально. И ненадо ждать когда упадут цены: они никогда не упадут, а даже и поднимутся. Конкретно на жильё они конечно откорректируются от «пиздецнеибацаохуеть дорого» до «простоохуеть дорого», но нормальным людям будут недоступны полюбому, можете не надеятся. Легче все квартиры сдать нищете, чем вам им по полтиннику сливать. Так и будут менагерки откатные и ворьё всё покупать в стране, а вы в сугробе голой сракой сидеть. При этом каждый вор повышает минимальную планку потребления, потому что цены растут сообразно наворованной части денег. А ваша зряплата никогда не покроет их уровня воровсвта. Ну стали они меньше воровать сейчас, но так сначала зарплатки подрезали да на улицу повыгоняли людей.
Что отсюда следует? Каждый раз, когда мерзкий строитель берёт откат миллион, лично ты, честный гражданин, опускаешься в своей зарплате на тысячу! Рассматривать это надо именно так! Каждый пиздюк, получивший взятку, побежит покупать квартирку и машинку и дачку для своей третьей собачки-ливретки. И каждый торгаш поднимет цену, потому что у нас феодализм и предложение благ, прежде всего жилья, ограничено. Каждый день люди берут откаты и взятки, каждый день строится чуть чуть жилья, и каждый день твоя зарплата — пролетарий — ПАДАЕТ. Она уже упала ниже прожиточного минимума. Не путинойдского, а нормального уровня жизни. Нормальный человек не в состоянии купить квартиру, значит он не может реализовать своих минимальных потребностей в жизни и завести семью. Каждый вор каждой взяткой вколачивает гвоздь в гроб простых людей и вбивает их в грязь нищеты.
Но мне уже не жалко таких россиянчиков. Умный россиянчик всегда или свалит за бугор или сворует. А остальные это производственный шлак совка, уродливая отрыжка социализма, честные люди без хребта. Честность дали, хребет вынули. Кому нужны эти жалкие неприспособленные людишки, мякиши? Сейчас жёсткое время для нашей нефтяной стописят милионной страны, выживает лишь сильнейший, т. е. откатчик. И если программистишко не врубается, что проходя мимио чОрного джипа строителя надо вынуть книжку фаулера из под мышки, вытащить жирный мешок откатного менагерка-бетонщега, и брутально хуячить его арматурой в ебало а книжку затолкать в очко, что бы срать не мог месяц, то туда и дорога нашему программистишку, к тёплой трубе теплоцентрали водоканала, а там и в гробик. Если народ не понимает, что откатчики и ворьё гробит всю страну, взвинчивая цены, и не путин должен с ними бороться, а сам народ, то срал на такой народ я с великой колокольни. Я не дурак, не программистишко, свой откат найду. А вы дохните, рабы!
За каждый камент пол камента откат в ваш бложегъ;-)
Ваш откатный ганс.
О плацкарте: Петербург-Россия-Петербург
Петербург, московский вокзал. Бомжи, хачи, комната матери-и-ребёнка в мегаполисе без матерей и ребёнков, менты с цепким фильтрующим взглядом, непонятные охранники в непонятной форме, магазин цветов заснувший в розах, но готовый проснуться игровым залом, уработанные офисные крысы из пригородов расползаются по домам на железных электричках, вонючий сортир, находимый по запаху.
Сверка паспорта и билета, как в ментовке, добро пожаловать в вагон. Банка джин-тоника, пью в тамбуре, вижу ментов, что любят за пять минут до отправления пообщаться на тему распития в общественном месте. Молоденькая блядь в блядовской дольчегабановой одёжке сосётся со старым хачом, изображающим успешного бизнесмена и нервно посматривающий на часы: дома ждут. Имена модных ресторанов, дорогих шмоток, тёплых пляжей, заливистый но прокуренный смех девушки и павлинье сияние хача. Две души погрязшие во лжи ради взаимно выгодного общения.
Обводный канал отсёк старый город, вечно ремонтируемые американские мосты, краешек александро-невской лавры, из за жёлтых экскаваторов, яростно закатывающих строительные деньги в грязь болот, копошащиеся и тревожащие могилку Собчака. Родной невский район, Навалочная, Фарфоровская, умирающие названия прошлого города. Гнилые корпуса бывшего индустриального величия страны стоят перевёрнутыми дуршлагами над разворованным нутром. Оптовые рынки просроченных сникерсов, алмазный блеск автосалонов, пустая сортировка. Любимая игрушка для машинок — серая громада КАДа. Пробки. Многокилометровые пробки новых иномарок. Оторванный ломоть рыбацкого втыкающийся в наркоманский Колпино и депрессивный Металлострой. Мелкая блядушка сняла гору косметики, надела жуткие жирооб-хватывающие треники и звонит в деревню маме обсуждая отеление поросят, «О» кает в разговоре, пьёт дешёвое пиво и заедает жирной курицей из дольчегабановой сумки. Все благолепно слушают шансон, заботливо составленный поездным диджеем.
Час езды и Россия. Бескрайние просторы лесов и болот, докуда рука из окна докинет зва-ленные пластиковым мусором, вымирающие пустые деревни, деревянные дома цвета земли, рассыпающийся карточный домик бывше успешных колхозных коровников, одинокий ржавый трактор посреди заросшего поля провожает закатное солнце. Поезд стыдливо быстро проезжает мелкие деревни, как будто их нет. Не дело людям смотреть на умирающих старушек. Стоим, пропускаем зело важный поезд Петербург-Москва, с надутыми пузырями откормленных свиных рыл управленческого пошиба, которые сидят в ресторане своего самого важного поезда, глушат бодяжный коньяк по космическим ценам и смотрят рыбьими глазками в огромную по размерам и морковную по цвету газету Деловой петербург, равно как если им пять минут туда не смотреть, неминуемо случится кризис и всё пойдёт на перекосяк. Поезд с мигалками проехал, мы выползаем из тупика. Бологое, межстоличная проститутка, местные нищеброды облепляют всякого вышедшего столичного гостя и насильно впаривают копчёную рыбу из местного Ашана по ценам елисейских полей, французская аллегория в российском исполнении. Хилая Волга Твери. Это она дальше по русски отнимет всё у других рек, а в Твери она ручеёк. Скоро москвабад, надо спать.
Москва врывается в окна всем сворованным на руси светом и будит пол вагона. Ночью москва как рождественская ёлка, или как продажная тётка. Однако народец то спит выжатый в душегубке офисов, поэтому машинок мало и людей мало. Площадь трёх вокзалов, эпицентр бомжатской россии. В вагон вваливается пьяный в жопу лысый россиянчик и изрядно мятый молодой военный. Тёплую компанию принимает не менее тёплая компания наших проводников, уже употребившая в деле знакомства с проводницами из соседнего вагона. Поехали.
Лысый орёт, что он реальный зэк и везёт общак и всех вертел на хере. Зелёный мятый вояка скулит о родине, войне, о чести и блюёт в тамбуре. Наш проводник щупает за ляшку проводницу из соседнего вагона, но ничего не выходит по множеству причин. В конце по всей длине вагона протискиваются шарообразные менты и всех лупят палками. Зэка бьют больше всех, потому что общака то на самом деле нет. Всех растаскивают по полкам, вагон засыпает. Через пол часа всё повторяется на бис: бухло, зэк с мошкой и ветром северным, вояка с долгом, честью родиной, проводники с ляшкой и завершающий аккорд двух ментов с палками. На третий раз решено алкашей высадить во Владимире, но нужных бумаг у ментов не оказалось, а без бумаг на той стороне их принимать отказались. Их выпихнули на мёрзлую платформу в Коврове, в пять утра, без всяких бумаг, от греха подальше.