Я сижу тихо, твердо глядя ему в лицо. Раньше я всегда отводила взгляд, боялась, что его лицо, глаза или даже палец возродит воспоминания. Уилл приближает свое раскрасневшееся от ярости лицо к моему, и только это удерживает меня от того, чтобы сорваться и выпрыгнуть в открытое окно.
– Я был у тебя первым! – взрывается он. – Он подобрал мой мусор, мои выброшенные объедки, мои гребаные отбросы! Ты ничто. Ничто без меня. Я обеспечил тебя друзьями и популярностью. Я, блядь, научил тебя курить, пить, воровать и не быть чертовой жалкой неудачницей. Ты моя! Ты моя, а для всех остальных ты пустая, бесполезная сука. Чертовы. Бесполезные. Отбросы.
С каждым его словом что-то внутри меня тает, что-то затвердевшее и темное, будто старая смола на коре дерева, и сейчас она понемногу освобождается. Уилл заливается безумным смехом.
– Тебе понравилось. Я знаю, что тебе, блядь, это понравилось, шлюха.
И с этим словами нечто темное во мне освобождается, покидает мое тело и выходит наружу, из меня, из моей головы, и я сразу чувствую себя легкой и усталой.
Кем бы ни был Уилл в моих воспоминаниях, что бы ни сделал со мной в прошлом, это больше не имеет значения, его власть надо мной растворяется в воздухе.
– Ты никогда меня не любил, – хрипло говорю я, – и я это ненавидела.
– Ты ненавидишь меня, – зубоскалит он. – Ты всегда будешь меня ненавидеть.
– Нет. – Я встаю и вздыхаю. – Мне тебя жаль.
Уилл устремляется ко мне и делает подсечку, это происходит так быстро, что я теряю равновесие и падаю, и тогда он прижимает меня коленями к полу. Страх струится вниз по моему лицу, спине, ногам, как ледяные когти-бритвы ужасного монстра.
– Отвали! – кричу я. – СЛЕЗЬ С МЕНЯ!
– Думаешь, ты лучше меня? – Уилл фыркает, и слюни летят мне в глаза. Я пытаюсь отбиться, но он перехватывает мои руки и пригвождает их к полу. – Думаешь, у тебя есть хреново право меня жалеть? Я покажу тебе жалость. О, ты так будешь жалеть...
Я плюю ему в лицо и попадаю в бровь. Слюна медленно стекает вниз, и на долю секунды его охватывает шок, а затем он с силой ударяет меня коленями по ребрам. Я вскрикиваю и пробую увернуться, стараюсь пнуть его, ударит кулаком, но ничего не выходит – все тело придавлено его тяжелым, разъяренным весом.
Это снова случится.
Это снова случится.
Это снова случится, и я не могу это остановить.
Нет.
НЕТ.
Могу! Я могу это остановить. Мне нужно прекратить это раз и навсегда!
Я выкручиваюсь и рьяно пинаюсь. Моя нога встречается с его отвратительной плотью между ног, и Уилл, громко вопя, ослабевает хватку. Я скидываю его, как пиявку, и подбегаю к выключателю.
– Нет! – кричит он, и комната погружается во тьму. Единственный свет исходит от тусклого фонаря за окном. Уилл забирается на освещенный участок кровати.
– Сука! – рявкает он, дрожа. – Гребаная потаскуха! Я убью тебя, когда найду. Слышишь, я, блядь, убью тебя!
Я нагибаюсь, как пантера. Мы поменялись ролями. Я хищник, дикое животное, снящееся ему в ночных кошмарах. Теперь у меня есть власть, и я ею упиваюсь. Широкая улыбка расползается по моему лицу, и я едва сдерживаю смех.
– Ты жалок, – говорю я.
Уилл тотчас бросается на мой голос, но я уклоняюсь, и, когда его пальцы хватают темноту, он возвращается в свет.
– Ты отвратительное существо.
Я снова уклоняюсь, отступая назад, и он бесконтрольно лупит пустоту.
– Катись к черту! – кричит он.
– Мне тебя жаль, потому что ты никогда не познаешь любви. – Я смеюсь, злостно и хрипло. – Твой папочка тебя этому не научил. Ты не знаешь, что такое любовь. А с таким мерзким характером никогда и не узнаешь, никто тебе не покажет.
– Заткнись! Закрой свой поганый рот!
– Ты будешь вечно гнить внутри себя, – шепчу я. – Будешь бояться темноты, настоящей тьмы внутри себя. Она всегда будет там. И никто никогда не озаботиться тем, чтобы попытаться избавить тебя от нее. И ты никогда не озаботишься тем, чтобы попытаться избавить себя от нее.
Уилл морщится в полумраке, и я улыбаюсь.
– Мне жаль тебя, Уилл Кавано.
Позади меня распахивается дверь, пуская свет из коридора, и в комнату врывается запыхавшийся, разгневанный Джек. Быстро оглядевшись вокруг, он подходит ко мне и заключает в объятия.
– Он тебя трогал? – Джек обхватывает мое лицо ладонями и, словно врач, тщательно его осматривает.
– Нет, – я улыбаюсь ему, – во всяком случае, недолго.
Джек напрягается, его взгляд твердеет до абсолютного нуля, и, когда он устремляет свои айсберги на Уилла, кажется, в самой комнате становится холоднее. Глаза Уилла мечутся по комнате и останавливаются на открытой двери позади нас. Он бросается к ней, но Джек делает ему подножку, и уже через две секунды Уилл оказывается на полу, его руки скручены за спиной, а крики приглушены ковром.