Кайла улыбается, выезжая на шоссе.
– Я знаю одно подходящее место.
Я узнаю улицу раньше, чем ресторан. «Красный папоротник». Место, где я устроила первое свидание Джека и Кайлы. Свидание, на котором я за ними шпионила. Но Кайла, конечно же, этого не знает. Она выбирает кабинку у окна, и мы усаживаемся. Подруга заказывает чай со льдом, а я – рутбир.
– Если бы мы были в Европе, то могли бы заказать вино, – мечтательно вздыхает Кайла. – Боже, оно у них там такое хорошее.
Я хмурюсь, вспоминая билет, который оставил мне Джек; и от этого воспоминания остается неприятный привкус во рту.
– О да. Все обожают черную чуму.
– Айсис, это было несколько веков назад. Больше ни у кого нет черной чумы.
– Эмо всего мира позволят себе не согласиться.
Кайла закатывает глаза и заказывает спринг роллы на двоих. Я нервно осматриваю декор. Те же красочные райские птицы украшают вазы, а хрустальные светильники выглядят как морские водоросли, заключенные в лед.
– Никогда здесь не бывала, – говорю я. – Здесь мило.
– Ох, не ври.
Холодная волна пробегает по моему позвоночнику, ударяя прямо в пятую точку. Это, мягко говоря, неприятно.
– Что?
Кайла потягивает чай.
– Джек рассказал мне, что ты шпионила за нами на нашем свидании.
– Только потому, что он был, объективно говоря, гнойно-жопым едоком букашек с противным лицом, и мне пришлось…
– Я знаю, что ты ему заплатила, чтобы он меня пригласил, – прерывает она. Я широко открываю рот, как исключительно немая рыба. – Все хорошо. Меня это больше не беспокоит. Кажется, это было так давно.
– Ты… – Я сглатываю. – Ты не суперзла?
– А почему я должна быть зла? Это был один из лучших вечеров в моей жизни.
– Когда он…
– В ту ночь, когда мы расстались. Точнее, на следующее утро, после вечеринки у Эйвери, когда она…
Когда она заперла Рена и накаченную наркотиками Кайлу в комнате. Однако я этого не говорю, об этом действительно не стоит говорить. Кайла встряхивает волосами.
– Когда вы с Реном отправились надрать задницу Эйвери, мы с Джеком поговорили о многих вещах. В том числе и об этом. Он мне все рассказал.
– Я не хотела ничего плохого. Блин, я не хотела ничего плохого, – мгновенно говорю я. – И мне действительно очень жаль…
– Не будь идиоткой. – Она пинает меня под столом. – Все уже закончилось, это было давным-давно, к тому же я бы тебе все простила. Ну, за исключением убийства своего брата. Хотя, может быть, простила бы тебя даже за это, зависит от того, сколько бы он плевал в меня на предшествующей убийству неделе.
Нам приносят наши спринг роллы, и я топлю свою благодарность в рисовой бумаге и простой начинке из тофу. Кайла говорит о Массачусетсе и всех местах, которые она собирается посетить вместе с Ренам. Ей идеально подойдет восточное побережье. Она великолепная, смуглая и высокая, так что большой город – это именно то, что надо, таким образом максимальное число чернорабочих смогут греться в ее великолепии, пока она расцветает в самую красивую женщину в мире, а в конце концов превращается в королеву Вестероса.
– Мне даже не нравится «Игра престолов», – возмущается она. – Там все слишком белые.
В книгах меньше белых людей, и она бы это знала, если бы больше читала.
– Я читала «Войну и мир».
Поправка: она бы это знала, если бы больше читала более подходящих, не глупых книг.
– О, мой Бог, да ты сноб! Я лучшая подруга книжного сноба.
Я откидываю волосы и заказываю жареный рис, а Кайла – кокосовое карри. Где-то снаружи мужчина кричит: «БЛЯДЬ», а другой: «ОСТАНОВИСЬ», но нам их не видно. Все это так драматично. Кайла ковыряет ногти, и ее слабо раздраженную радость заменяет мрачный взгляд.
– Я буду скучать по тебе, сноб.
Я тянусь через стол и кладу свою руку поверх ее.
– Я всегда буду с тобой, – говорю я. Она улыбается, и я продолжаю: – Как парочка бестелесных глаз. Наблюдая за твоими ягодицами с великим восхищением убийственной зависти, смешанной с защитным материнским инстинктом.
– Фу.
– Рен не узнает, что ударит его, когда я материализуюсь прямо из воздуха в ночь вашего первого полового сношения и заеду ему в рот.
Кайла сверкает сердитым взглядом.
– Мягко. Заеду ему в рот мягко, – исправляюсь я. – Мизинцем.
Подают наш заказ, и мы едим, словно оголодавшие гиены, что само по себе прогресс, потому что на лестнице прожорливых едоков девушки-подростки находятся чуть ниже огромных белых акул и выше оголодавших гиен, а это означает, что мы действительно ведем себя хорошо. Однако официантка, кажется, так не считает, поскольку она морщит нос, когда забирает наши блюда, демонстрирующие кольца оставленной еды, словно ореолы славы. И несварения желудка. Я на секунду ныряю в уборную, чтобы смыть с лица арахисовый соус. И вот тут на меня обрушиваются воспоминания с особо гнусной местью. Джек опирался об эту стойку. Джек прикасался к этой раковине. Джек впервые прикоснулся к моему лицу, стоя между стойкой и стеной. Джек присутствует в каждой плитке этой уборной, и я не могу от этого убежать.
Да я и не хочу.
Он может отсутствовать, исчезнуть из моей жизни, словно призрак, но здесь? Он все еще здесь. Я могу представить себе его высокую фигуру здесь. Могу закрыть глаза и снова оказаться в прошлом.
Это просто тупая уборная в тайском ресторане. Однако для меня, это гораздо больше, чем просто уборная.
Я умываюсь и пристально смотрю на себя в зеркало.
Это наш с Кайлой последний ужин, повторить который мы еще долго не сможем. Четыре месяца, как минимум. Я уезжаю завтра. Она уезжает через неделю. Здесь заканчивается старая и начинается новая жизнь. Никто не знает, что произойдет дальше, но я намерена сохранить ее в своей жизни. Я не потеряю ее.
Не так, как я потеряла Джека.
– Все в порядке? – спрашивает Кайла, когда я возвращаюсь к столику. – Диарея?
– Ох, постоянная. Это моя суперсила. Полуавтоматическое извержение.
Кайла молчит, а это означает, что она либо не поняла моей шутки, либо не слушала.
– Ты по нему скучаешь, да? – тихо спрашивает она.
Я знаю, о ком она говорит. Трудно не догадаться, когда он словно гигантский розовый слон, маячащий перед нашими лицами. Образно выражаясь. Образно маячащий перед нашими лицами. Но я разыгрываю из себя дурочку, потому что так легче.