Начиная с 1952-го года, «Дело врачей» разрабатывалось органами МГБ под руководством подполковника Рюмина.
Сталин лично угрожал новому министру госбезопасности Игнатьеву, что если тот «не вскроет террористов, американских агентов среди врачей», то он будет арестован, как его предшественник Абакумов!
«Дело врачей» вызвало непрерывные преследования родственников и сослуживцев арестованных, а также волну антисемитских настроений по всей стране.
В отличие от предыдущей кампании против «космополитов», в которой евреи, как правило, скорее подразумевались, чем назывались прямо, теперь пропаганда открыто указывала на евреев.
Так, 8-го февраля 1953-го года в газете «Правда» был опубликован установочный фельетон «Простаки и проходимцы», где евреи изображались в виде мошенников. Вслед за ним советскую прессу захлестнула волна фельетонов, посвящённых разоблачению истинных или мнимых тёмных дел лиц с еврейскими именами, отчествами и фамилиями.
Самым «знаменитым» среди них стал фельетон Василия Ардматского «Пиня из Жмеринки», опубликованный в журнале «Крокодил» уже по инерции, после смерти Сталина, то есть 20-го марта 1953-го года.
В первых числах февраля 1953-го года ко мне, как к известному адвокату, обратилась пожилая интеллигентная женщина – жена профессора-кардиолога Пхакадзе, у которого были выявлены еврейские корни, с просьбой защищать её мужа и двух их сыновей, работающих хирургами в киевской правительственной больнице.
Я вначале не согласился, сославшись на перегрузку в работе, так как Лев Исаакович запретил мне ввязываться в политические процессы. Но оказалось, что профессор Пхакадзе спас его впоследствии умершую жену, сделав ей сложнейшую операцию на кишечнике за сутки до эвакуации из Киева.
Поэтому, взвесив все «за» и «против», Пассховер всё-таки попросил меня стать адвокатом семьи Пхакадзе, хотя я абсолютно не верил в положительный исход безнадёжного дела.
Я немедленно востребовал дело в прокуратуре, хотя там мне посоветовали не лезть, куда не надо.
Но я прикинулся дурачком, заявив, цинично осклабившись, что деньги не пахнут, и прокурор направил меня к следователю в МГБ, ведущему это дело, который оказался омерзительным антисемитом, готовым лично передушить всех, попавших под его руку евреев.
Он также попытался отговорить меня от участия в деле, но я объяснил ему, как и прокурору, что деньги не пахнут, а если я буду отказываться от дел, то окажусь бомжом, выброшенным на улицу.
Затем я вручил следователю две бутылки выдержанного коньяка, сообщив, что если будет «хороший улов», то его ни в коем случае не забуду, а также то, что всегда хорошо иметь про запас в друзьях хорошего адвоката, как говорится, на всякий случай!
Не смотря на столь мрачный намёк, следователь, фамилия которого была Шарков, а потому тут же получивший от меня в уме кличку «Шариков», выдал мне под расписку небольшую папку с процессуальными документами, которые, как оказалось, тянули на расстрельную статью не только для обелённого сединами профессора, но и на двух его тридцатипятилетних сыновей - близнецов!
Я прекрасно понимал, что процесс в таких условиях мне ни за что не выиграть, и моего красноречия не хватит даже на то, чтобы ограничить приговор пожизненным заключением.
Ведь Мордор требовал смерти всех неугодных!
А потому, молниеносно сориентировавшись, я попросил у следователя телефон, чтобы якобы иметь возможность незамедлительно рассчитаться с ним за оказанную услугу.
Этот дурачок тут же попался на удочку, сказав, что даст мне домашний телефон своей подружки к которой иногда захаживает, чтобы отдохнуть от опостылевшей жены.
Я небрежно записал номер телефона на бумажку, обратив внимание на то, что выдав мне папку с копиями документов, следователь даже не попросил расписку, так как его разум затмило желание получить вознаграждение от этого хлюста – адвоката!
Я взял на пару дней машину из парка «Корвета», после чего, поразмыслив, прикинул, что до смерти вождя осталось меньше месяца, так что если мне удастся затянуть следствие на это время, то, используя последующую неразбериху в делах, можно будет подать апелляцию, а там всё может кардинально измениться!
Итак, единственным путём к спасению Пхакадзе и его детей была нейтрализация отвратного следователя – антисемита и прелюбодея «Шарикова», хотя я прекрасно понимал, что такой поворот дела мне на том свете как-то зачтётся, добавив или убавив баллы на справедливом суде «Высших Сил».