Я не раз пытался разобраться с причиной такого страшного заболевания. Ведь прошлую жизнь я провёл без каких-либо признаков болезни.
Да и в моём роду психически больных людей не наблюдалось, кроме моего двоюродного брата, у которого однажды, уже в зрелом возрасте, возникли проблемы с психикой в весенний период, но больше это никогда не повторялось до самой его смерти.
Видимо, какие-то гены способствующие проникновению болезни в моё тело, были перенесены от моего двойника Игоря Петрова, но это были только мои предположения.
А может это результат черепно-мозговой травмы, которую я получил в раннем детстве в прошлой жизни?
Первые признаки шизофрении которые я могу вспомнить, это, наверное, те, которые появились в то время, когда я руководил преступной группировкой и мне казалось, что за мной следят. Причем я не особо тогда задумывался, кто и зачем это делает.
Так или иначе, как это не горько было признавать, но я всё-таки был затронут болезнью со страшным названием «шизофрения»!
К врачам я обращаться не собирался, так как знал, что с этой болезнью живут много лет, и пока меня она не сильно напрягала. Сейчас, конечно, болезнь прогрессировала, но я с ней старался справиться.
Но, как говорится, беда одна не приходит!
В понедельник, 16-го октября 1961-го года, меня пригласил к себе прокурор республики Дмитрий Приходько, который первым делом предложил мне выпить по стакану коньяка, предполагая, что наш разговор с ним сложится, как всегда, но постепенно он начал проявлять агрессивность, выговаривая мне, что отдел «Сигма» начал работать спустя рукава, а я всё реже принимаю участие в раскрытии преступлений, на что мне пришлось ответить, что я собираюсь писать рапорт об отставке, так как у меня сильно болит рана на груди.
Почему-то это моё заявление вызвало гнев у прокурора, который начал обвинять меня в том, что я хочу сбежать с линии борьбы с преступностью, и продолжал нести всякий бред о порядочности, на что я, под действием своих мыслей, неожиданно спросил вельможу, не проверял ли он себя на психическое заболевание сродни шизофрении?
Эта моя фраза окончательно вывела прокурора из себя, так что он начал орать на меня благим матом, брызгая мне в лицо слюной, на что я достал платок, вытер лицо и тихо сказал:
- Ты, мудак, кончай плеваться своей ядовитой слюной, а то быстро скручу тебя в бараний рог!
Прокурор замер на полуслове с открытым настежь ртом. И это было настолько смешно, что я начал громко смеяться, почувствовав облегчение на сердце!
Придя в себя, вельможа срывающимся голосом заявил:
- Пошёл вон отсюда, мерзавец! Я наслышан о твоих художествах, так что берегись служебного расследования! Теперь ты мой личный враг, и я не успокоюсь до тех пор, пока не сгною тебя в каземате!
В этот момент мне в голове что-то переклинило, и я, перепрыгнув через стол прокурора, оказался рядом с ним, схватив железной хваткой за горло и с диким удовольствием начал его душить до тех пор, пока он не затих и на его губах не появилась пена.
Тогда я спокойно опустил тело прокурора на кресло, а сам вышел из кабинета и спокойно сказал секретарю:
- Я задушил прокурора! Вызывайте охрану! – после чего сел на кресло в приёмной и стал ждать развития событий.
Вокруг меня творилось что-то невообразимое, а я наблюдал за происходящим в качестве стороннего наблюдателя, ещё до конца не сознавая, что натворил!
Уже вскоре я был доставлен в изолятор временного содержания КГБ УССР на улице Владимирской, 33, где со мной обращались жестко, но вполне толерантно.
Уже на следующий день ко мне зашёл довольно-таки молодой следователь, которого я никогда не видел в прокуратуре Киева.
Он сразу заявил, что его следует называть Серовым Николаем Платоновичем, а также то, что он прибыл из Москвы и его должность Старший советник юстиции, а также то, что ему 35 лет!
У меня сразу сложилось впечатление, что Серов решил играть со мной роль доброго следователя, а потому так расшаркивается.
Кстати, он был хорошо осведомлён о моей деятельности и, по его словам, был всегда поклонником моего таланта.
Он также предложил мне вызвать адвоката, но я заявил, что в состоянии защищать себя сам.
После этого мы нередко беседовали со следователем о деятельности моего отдела по раскрытию тех или иных преступлений, а он скрупулёзно записывал мои слова на диктофон, что часто выводило меня из себя, так что я посреди фразы замыкался в себе и прекращал общение.
Где-то через три недели после начала следствия Серов сообщил мне, что приказал арестовать трёх моих сотрудников из отдела «Сигма», назвав, в частности, фамилии киллеров, которые были со мной в Сочи, когда мы уничтожали притон в доме прокурора города и казнили двух моряков яхты «Орион».