Я, молча, улыбнулся ему, давая понять, что благодарен за гуманное отношение к своим украинским коллегам.
Затем следователь, сделав паузу, поставил меня в известность, что все эпизоды против меня, кроме убийства прокурора республики, также признаны оговором.
Прощаясь со мной, он мельком бросил, что будет просить моего медицинского освидетельствования на подсудность, так как считает, что убийство я совершил в состоянии душевной болезни, что не позволяет ему пока обвинить меня в предумышленном убийстве, а уж там, как карта ляжет, то есть как решит судебная военная коллегия.
Было очевидно, что наши длительные беседы с Серовым не прошли даром, и он, проникшись ко мне симпатией, изо всех сил хотел развалить дело против меня, сохранив мне жизнь!
Он был прислан из Москвы и с ним нужно было считаться украинским товарищам, так что у меня ещё оставался призрачный шанс сохранить свою никчемную жизнь!
Уже в среду, 3-го января 1962-го года, состоялось первое судебное заседание военной коллегии, причём суд был закрытый и проходил в конференц-зале КГБ в Киеве.
Заседание суда проходило в установленном порядке.
В качестве председателя и двух судей на процессе выступали три полковника – военные юристы.
В качестве прокурора обвинение представлял Государственный советник третьего ранга, некто Скребко, а рядом с ним в качестве следователя место за столом занял Серов, который незаметно подмигнул мне, сидящему на скамье подсудимых за решёткой.
Закончив все формальности, суд предоставил слово государственному обвинителю, который начал читать текст, по всей вероятности составленный следователем Серовым.
Выступающий заявил, что в течение последнего года перед убийством Приходько меня постоянно посещало чувство тревоги и в моей душе накапливались негативные бессознательные переживания, которые в основном носили скрытый характер.
В результате, объяснил докладчик, моя нервная система истощилась, что привело к проявлению насильственных действий по отношению к социальной среде, субъективно воспринимаемой мной, как враждебная.
К сожалению, в качестве очевидного представителя этой среды выступил прокурор республики, поведя себя со мной недостаточно корректно в своём кабинете!
В продолжение доклада прокурор по делу заявил, что убийство прокурора республики случилось именно в то время, когда обвиняемый, то есть я, почувствовал в словах того отчужденность и ненужность его после стольких лет прекрасных отзывов о своей работе.
Из моих пояснений, по словам обвинителя, следовало, что я в последнее время очень много фантазировал, а факт фантазирования является очень важной частью modus operandi больного шизофренией, так как именно в это время он представляет, что сделает со своим врагом, когда тот попадется ему на жизненном пути!
По словам обвинителя, я фантазировал о том, что когда явлюсь к своему начальнику со своими проблемами, тот мило со мной побеседует и пригласит к себе в гости, где мы прекрасно проведём время вместе. Подобное фантазирование удивительным образом воплотилось в жизнь, однако закончилось совсем по-другому.
Он сообщил судьям, что следствием доказано следующее: после того, как прокурор республики в своём кабинете принял меня, он устроил мне - больному человеку взбучку практически ни за что после того, как мы, по его предложению, выпили с ним по стакану коньяка.
Обвинитель продолжал свою речь, проинформировав судей о том, что я хотел объясниться с руководителем по поводу своей болезни, но хозяин кабинета начал оскорблять меня. Я же был пьян, так как давно не употреблял горячительные напитки в связи с болезнью. А алкоголь, как известно, высвобождает сексуальную агрессию, которая может проявляться в совершенно неожиданных формах.
Это привело к тому, что я бросился на прокурора республики и голыми руками задушил его. Таким образом, произошел одновременный выплеск той бессознательной энергии, которая копилась во мне на протяжении длительного времени болезни!
По словам докладчика, я искренне раскаиваюсь о содеянном. Но дело в том, что для шизофреника убийство сродни наркотику – оно высвобождает ту энергию, которая не может найти других выходов, кроме этого одномоментного всплеска.
Итак, после убийства я испытал настоящий шок, не ожидая такого от себя. Однако во мне оставалось достаточно рассудительности, чтобы понять всю противозаконность своих действий, а потому я вышел в кабинет секретаря и сообщил об убийстве.