Тем не менее, это не означало, что я ничего не делал для отдела, поскольку старался как можно подробнее запечатлевать на своём гаджете физиономии всех типов, с которыми встречался «Лютый», и, по возможности, фиксировал адреса посещаемых офисов.
Где-то в час дня мы заехали в офис директора Центрального гастронома, который находился на первом этаже этого магазина, в отдалении от торгового зала.
Кстати, Центральный гастроном всегда был культовым местом для киевлян. Здание построили в 1874-м году, и первоначально здесь находилась гостиница «Кане», причём в ней некоторое время жил известный художник Михаил Врубель.
До 1918-го года в гостинице также проживал Павел Скоропадский, который проводил в своём номере консультации с различными политическими деятелями перед тем, как его избрали гетманом. Именно поэтому это здание стало центром политических событий.
Как я уже отмечал ранее, во время Второй мировой войны дом чудом уцелел, хотя Крещатик был превращён в руины. В советские времена его использовали как жилое здание, а первый этаж отвели под Центральный гастроном.
«Лютый» познакомил меня с владельцем кабинета – дородным мужчиной в прекрасном твидовом пиджаке с эффектными замшевыми вставками на локтях.
От него веяло комфортом и благополучием, а на мизинце левой руки выделялся большой золотой перстень-печатка с рельефным изображением инициалов хозяина.
Вельможа встретил «Лютого» с распростёртыми объятиями, как старого друга, и с интересом посмотрел на меня.
- Это твой новый товаровед, - с усмешкой процедил «Лютый». - Прошу любить и жаловать. Его погоняло «Балдох», так как он – герой войны – наш освободитель! Теперь он будет посещать тебя с моими поручениями, так как с сегодняшнего дня стал моим доверенным лицом и телохранителем!
Вельможа доброжелательно кивнул мне головой, окинув внимательным взглядом, а затем, не тратя времени на пересуды, вытащил из огромного металлического шкафа большой баул и предложил мне отнести его в багажник «Победы».
Через несколько минут к машине подошёл «Лютый», причём в руках у него была большая хозяйственная сумка.
Передав её мне, он сообщил, что там находится дюжина бутылок трёхзвёздочного армянского коньяка, который он предпочитает более дорогим горячительным напиткам из-за его весьма высокого качества.
Усевшись на своё место в машине, он назидательно добавил:
- Ты, Егор, знай – этот типчик - мой близкий кореш. Мы с ним прошли огонь и воду, причём он за меня и мать родную продаст, так как я его пару раз спас от тюряги, а однажды даже сохранил жизнь!
Он так и сказал «сохранил», а не «спас от смерти», что вызвало у меня определённые сомнения в его благородстве.
«Лютый», не обращая внимания на мой задумчивый вид, продолжал:
- От этой жизни он имеет абсолютно всё и вхож на самые высокие этажи власти. Так что мы с ним не пропадём – вот, например, сейчас в бауле у нас и икорка, и балык, и осетрина, и швейцарский сыр, так что житьё у тебя будет не хуже, чем у партийных бонз! Хоть ты ещё молод, но намотай себе на ус, что жить надо по принципу «ты мне, а я тебе»!
Затем шеф, подняв указательный палец вверх и обращаясь ко мне, произнёс:
- Продрав глаза утром, обязательно повторяй, как мантру, слова: мы не рабы, рабы –не мы! И небеса услышат тебя!
В этот день я находился за рулём «Победы» до восьми часов вечера, но не слишком устал, так как сказалась привычка непрерывно работать на такси по двенадцать часов.
Возвращаясь к себе домой после трудового дня, я неожиданно вспомнил, что до сих пор не поставил в известность руководство отдела «Сигма» о моих успехах, хотя, если откровенно, не испытывал ни малейшего желания общаться с моими нудными и закомплексованными сослуживцами, так как при этом невольно чувствовал себя не в своей тарелке.
Мне было гораздо вольготнее в компании с доступными девицами и даже во время встреч с «Сивым», не говоря уже о «Лютом», к которому, как это было не странно, я испытывал определённые симпатии не смотря на его ужасающую внешность.
Так или иначе, но я обязан был поставить руководство отдела в известность о своих делах, а потому, приехав домой, сел за составление подробного отчёта, приложив к нему фотографии, сделанные с помощью гаджета, который представлял собой миниатюрную, но высокоточную фотокамеру. В конце отчёта я попросил Ивана Ивановича прислать мне новые инструкции в связи с изменением своего статуса в банде.
Пользоваться своим домашним телефоном я не стал, так как прекрасно понимал, что его могут прослушивать как мои коллеги, так и сотрудники «Лютого».