– Что ж, я думаю, мы должны серьезно поговорить. Прямо сейчас.
Я налил себе стакан молока и откусил кусочек шоколадного печенья.
– Что за человек этот Леффлер?
– Поговорим об этом потом. А сейчас я о другом хочу сказать.
– Ну, если дело в том, что ты случайно встретилась с ним, – перебил я ее, – и он сказал тебе что-то обо мне… В общем, я видел его недавно в клубе и он очень странно посмотрел на меня. Наверное, потому, что у меня в руке был бокал с пивом. Это Джордж Уэстовер попросил меня подержать его. Он никак не мог подкурить сигарету, потому что стоял на ветру.
– Кто такой Джордж Уэстовер?
– Лысый парень, который заправляет в «Морган Стенли».
– И что же, доктор Леффлер как-то странно посмотрел на тебя?
– Да, на всех бросал косые взгляды. Наверное, это потому, что у него были проблемы с алкоголем, и ему, конечно, было тяжело видеть, как люди напиваются прямо посреди дня. Мне самому было неприятно на это смотреть, сказать по правде.
– У доктора Леффлера нет никаких проблем с алкоголем.
– Нет, сейчас нет. Но ведь все знают, что он ходит на собрания Общества анонимных алкоголиков, и, как ты сама говорила, в этом нет ничего постыдного это просто болезнь и все такое… Он же все-таки врач, поэтому здорово, что он – я чуть не сказал «сумел исправиться и начал вести себя намного лучше», но вовремя сдержался, – ну, перестал пить до того, как у него возникли серьезные проблемы.
Мама смотрела на меня так, будто любовалась на свое отражение в зеркале. Она видела только то, что хотела видеть. Потом обняла меня.
– Позвони Майе, узнай, как там ее отец.
А я уже и забыл о том, с чего начался наш разговор.
– А что, если он умер?
– Тогда ей потребуется дружеская поддержка.
Мне она точно потребуется.
Я позвонил ей домой. Долго ждал, слушая длинные гудки. Потом трубку взяла служанка. Она ничего не знала о том, как чувствует себя мистер Лэнгли, но обещала передать Майе, что я звонил. Мама пыталась вязаться с Осборном, но все, что ей мог сообщить дворецкий Герберт, это то, что он находится в больнице, вместе с остальными. Я не смог удержаться:
– Может, стоит позвонить Леффлеру? Наверняка ему что-то известно.
– Тебе он нравится?
– По-моему, он отличный парень.
Я был уверен, что выиграл этот раунд, пока мама не сказала:
– Ты ему тоже нравишься.
Я читал где-то (или, скорее, слышал, как это говорит какой-нибудь киношный полицейский), что когда преступники, наконец, сдаются, рассказывают правду и пишут признательные показания, они засыпают после этого детским сном. У меня все наоборот. Каждый раз, когда я вдохновенно врал, или рассказывал о своих выдумках нескольким людям, чтобы спасти свою задницу, то всегда спал после этого, как бревно.
Когда я проснулся на следующее утро, то увидел, что за окном идет дождь. Позвонил дворецкий Осборна и сказал, что сегодня маме приходить не нужно. Он ничего не сказал о состоянии мистера Лэнгли, сообщил только, что все члены его семьи провели ночь в больнице. За завтраком мы с мамой были настолько милы и вежливы друг с другом, что сами себе удивлялись. Мама предложила испечь блины, и меня это насторожило. Когда я в ответ предложил помыть тарелки, она метнула на меня недоверчивый взгляд.
На улицу выходить не хотелось, потому что там было слишком мокро. Мы были похожи на животных разных видов, которых заперли в одну клетку. Когда я закончил мыть посуду и вышел в коридор, то увидел, как она сжимает клюшку для гольфа. Перед ней были выложены в ряд двенадцать мячиков для гольфа. Она загнала парочку в пластмассовый стаканчик – он лежал с противоположной стороны персидского коврика.
– Что это ты делаешь?
– Учусь играть в гольф. – Этого следовало ожидать.
– Говорят, доктор Леффлер здорово играет.
– Это он подарил мне клюшку и шарики. – Она ударила еще раз.
– Знаешь, я бы тоже, пожалуй, этому поучился.
– Прекрасная идея. Если ты начнешь работать, то сможешь скопить достаточно денег, чтобы купить себе пару клюшек.
– Работать? – осторожно спросил я.
– Да, я думаю, помощь Джилли нам не требуется. Ты можешь и сам убираться в доме, и я буду платить тебе столько же, сколько ей.
– То есть я стану Синдереллом? – Так назывался фильм Джерри Льюиса.
Когда она еще только начала употреблять наркотики, мы часто смотрели его и хохотали над всеми его шутками.
– Я считаю, что ты не должен так бездумно и бесполезно проводить время.
– Ты привезла меня в этот город, где живут одни миллионеры, и теперь хочешь, чтобы я стал горничной?
– Ничего подобного. Я просто не хочу, чтобы ты слонялся без дела целыми днями. Тебе стоит усвоить, что существует порядок.
– Но, как сказал бы дедушка, работа, которую ты предлагаешь, называется работой горничной.
– Ой, пожалуйста, оставь в покое дедушку.
– А Джилли ты что скажешь? Ей же нужна эта работа. Она же собирает деньги для того, чтобы поступить в колледж. Она хочет стать врачом, так же, как ты. – Но мама не проглотила эту наживку. Очень плохо.
– И все-таки, по моему мнению, ты должен делать что-то полезное, а не развлекаться и шастать по Флейваллю целыми днями напролет.
– Если бы ты не развлекалась целыми днями в Нью-Йорке, то сейчас бы я был в Южной Америке с отцом. И не надо мне врать и говорить, что мы приехали сюда ради меня. – Я думал, что она заплачет. Этого не случилось.
– Я не хочу об этом больше говорить.
– В любом случае, мне нужно написать отцу.
Мама загнала в стаканчик еще два шара. У каждого из нас была своя собственная игра.
Честно говоря, я вовсе не собирался писать письмо, но после того, как сказал об этом, в безуспешной попытке подействовать маме на нервы, мне стало казаться, что это действительно неплохая идея. Я стал печатать его на машинке, которую нашел в своем шкафу. Она наверняка слышала, как я стучу по клавишам. В каком-то смысле, это можно было сравнить со скрипом ядовитого пера.
Дорогой папа!
Мы с мамой только что говорили о тебе. Она просила не писать об этом, но она очень скучает, и все время о тебе думает. Мама часто рассказывает мне про то, как вы встречались до того, как я родился – множество забавных случаев. Мне бы хотелось услышать, как ты рассказываешь об этом. (Нет, я не хотел иронизировать и ничего плохого не имел в виду).
Твой фильм – просто потрясающий. Я показал его своим друзьям, Брюсу и Майе Лэнгли. Брюс читал твою книгу, когда проходил курс антропологии в Гарварде (осенью он перейдет на старший курс). Фильм так им понравился, что мы смотрели его три раза…
Я опустил тот факт, что мы вусмерть обкурились. Не написал и о том, что второй раз мы просто промотали пленку задом наперед. Я как раз писал, как поразился Брюс, когда узнал, кто мой отец, как вдруг услышал, как за окном сигналит автомобиль – все настойчивее и настойчивее. Я выглянул в окно и увидел Майю, сидящую в «Лендровере». Она вымокла под дождем с ног до головы. Машина свернула на дорожку у нашего дома и остановилась. Автомобиль занесло на газон, и от его колес на траве оставались большие грязные борозды.
– Фи-и-инн! – Я стоял на верху лестницы, когда она, даже не постучав, вбежала в дом. Казалось, мама ее сейчас клюшкой ударит.
– Папа выздоровел! Он вышел из комы!
– Это просто здорово! – сказал я, обняв ее.
Мама решила, что это прекрасный повод познакомиться с семейкой Лэнгли поближе, и поэтому она не стала возникать по поводу того, что Майя нанесла грязи в дом, а, наоборот, начала изображать Джун Эллисон.
– Это просто чудесно, милая! Возьми полотенце.
Мы пошли в кухню, мама сварила шоколад – и Майя рассказала, как произошло чудо, весть о котором уже облетела весь городок. Сначала ее отцу стало хуже. А потом он пришел в себя!
– Когда нам позвонили, папе стало плохо, потому что у него развилась аллергическая реакция на какое-то лекарство, которое ему ввели. Это называется синдром Стивенса-Джонсона или Джонсона-Стивенса, я точно не помню. В общем, его кожа стала красной, ярко-красной, и начала шелушиться. Это был кошмар! Потом, когда, наконец, объявился доктор Леффлер, – мы с мамой переглянулись, – они, естественно, прекратили вкалывать ему эту сыворотку. А сегодня утром он проснулся! Это что-то невероятное! Папа открыл глаза, посмотрел на меня, потом на маму, и сказал: «Господи, что же с нами случилось?». Это было так странно… но так мило!