В последующие два дня, по мере того как сыворотка продвигалась на запад, навстречу Сеппале, по телеграфным проводам передавались имена участвовавших в эстафете атабасков: Сэм Джозеф, Харри Питка, Джордж и Эдгар Нолнеры.
В три часа утра в пятницу 30 января Чарли Эванс, двенадцатый погонщик в эстафете, ожидающей старта в Бишоп-Маунтин, услышал приближение собачьей упряжки. Ее погонщик, Джордж Нолнер, близкий друг Эванса, мурлыкал себе под нос любовную атабаскскую песню, думая о девушке, на которой женился несколько дней назад. Отрезок пути от Уиски-Крик до Бишоп-Маунтин Джордж поделил со своим старшим братом Эдгаром, чтобы доставить сыворотку как можно быстрее. Прибыв на место, Джордж развернул ящик, и оба друга вошли в дом, чтобы посидеть у печки и согреть сыворотку. Они оставались там почти час, боясь, что усиливающийся холод может заморозить лекарство и оно перестанет действовать.
Накануне слегка потеплело. Но ненадолго. К утру температура снова опустилась. Когда Эванс выглянул в окно, на небе кружились в медленном грациозном вальсе огни северного сияния. Атабаски считают северное сияние факелами, которыми духи освещают путешественникам дорогу на небо. Согласно легенде, стоит только свистнуть, и духи спустятся с неба и придут тебе на помощь. Но Эванс знал, что расслабляться нельзя. Температура опустилась до минус 52 градусов.
Маршрут Эванса начинался в рыбачьем поселке Бишоп-Маунтин на северном берегу Юкона. Он знал здесь каждую излучину и каждый поворот реки, летом он часто плавал на лодке по Юкону и его притоку Коюкуку. Две реки сливаются в десяти милях западнее Бишоп-Маунтин, в родной деревне Эванса Коюкук.
В 4.30 Эванс наконец отправился в Нулато. Он всю ночь прождал Джорджа и утомился. Через десять миль начались неприятности. В месте впадения Коюкука в Юкон вода, прорвавшись сквозь лед, разлилась на полмили по поверхности. Собакам удалось обойти открытую воду, но из-за теплого пара, поднимавшегося от воды, образовался густой ледяной туман. Туман доходил Эвансу до пояса, скрывая собак и нарты.
Эванс ехал вслепую, с облегчением вздыхая, когда плотный туман опускался пониже и он мог различить кончики собачьих хвостов и головы собак. Ему ничего не оставалось, как стоять на полозьях, крепко держась за перекладину, и «довериться собакам». Многие собаки остановились бы в густом, как молоко, тумане, но собаки Эванса «каким-то шестым чувством улавливали мысли хозяина». Поднявшийся ветер сдувал песок с крутого берега. Когда на морозе песок попадает в лицо погонщику, то кажется, что это осколки стекла.
Эванс приближался к деревне Коюкук, где его ждал отец. Джон Эванс, услышав скрип полозьев по мерзлому снегу, выбежал на берег. Он хотел, чтобы сын остановился и зашел в дом погреться.
– Я не могу останавливаться, – крикнул Чарли с реки. – Собак будет трудно разбудить.
Через пять миль река, повернув на девяносто градусов к юго-юго-западу, побежала вдоль поросшего густым лесом хребта высотой 300 метров. До Нулато оставалось миль десять.
Через некоторое время лапы двух передних собак посинели и распухли от мороза там, где упряжь стерла кожу и мех. Собаки стали спотыкаться, потом упала одна, а за ней другая. Упряжка остановилась, и Эванс прошел вперед. Обе собаки не могли бежать, и Эвансу пришлось уложить их на нарты. Он сам встал вперед, накинул лямку на плечо и помог оставшимся собакам дотянуть упряжку до Нулато.
Около десяти утра Эванс разглядел на реке очертания острова Нулато, а немного правее – деревню. Добравшись до нее, Эванс внес собак в хижину и положил у печки. Обе собаки были мертвы. Когда полвека спустя его спросили об этом перегоне, Эванс просто ответил: «Было здорово холодно».
Сыворотка находилась в пути уже три дня. 356 миль было пройдено, оставалось 318. Приблизить сыворотку к Ному еще на 36 миль выпало на долю индейца-атабаска Томми Патси, известного тем, что за несколько лет до этого он принимал участие в последней охоте на гризли с копьем.
Через полчаса после прибытия Чарли Эванса Патси прикрепил ящик с сывороткой к нартам и с самыми быстрыми собаками деревни выехал на тропу, которая шла по реке на юго-запад до Калтага – деревни на холме, с которого был виден Юкон. Потом тропа поднималась от Юкона в горы, где погода была капризнее. Дорога от Калтага длиной 90 миль связывала внутренние районы страны с побережьем Берингова моря. На другом конце этапа, в индейском поселке Уналаклит, после холодной, но относительно спокойной погоды погонщикам придется столкнуться с непредсказуемыми условиями побережья. Оставалось преодолеть самую трудную часть пути – залив Нортон-Саунд.
Фабрика льда
Жители Аляски называют Нортон-Саунд «фабрикой льда». На первый взгляд этот залив Берингова моря площадью около 19 тысяч квадратных миль кажется застывшей ледяной пустыней, простирающейся до самого горизонта. Но это лишь первое впечатление: чем ближе подходишь к заливу, тем больше убеждаешься в том, что лед находится в постоянном движении. Внезапно от ледяного поля откалываются огромные льдины и уплывают в открытое море, или же во льду образуется длинная узкая трещина, которая стремительно расширяется. Даже в среде бесстрашных покорителей Заполярья Нортон-Саунд считается одним из самых опасных мест.
А еще там свирепствуют ветры. На побережье Нортон-Саунда жизнь – это постоянное сражение со стихией, которая пытается сбить тебя с ног на каждом шагу. Но когда ветер дует с востока, надо быть особенно бдительным. Он рождается на горных склонах, мчится по речным долинам и врывается в залив на скорости более 70 миль в час. Этот ветер может перевернуть нарты, опрокинуть стоящего на полозьях погонщика и понизить температуру до минус 73 градусов. Хуже того, при восточном ветре береговой лед часто трескается, и огромные льдины уплывают в море.
Рано утром в субботу 31 января, на четвертый день эстафеты, два человека – эскимос Майлс Гонангнан и норвежец Ле-онхард Сеппала – стояли на противоположных берегах Нортон-Саунда, изучая лед и ветер. Обоим надо было принять решение: выбрать ли кратчайший путь и пересечь залив по льду или же предпочесть более надежный маршрут, обогнув залив по берегу. Решение не зависело ни от храбрости, ни от силы духа погонщиков, оно определялось только направлением ветра.
Последние несколько дней ветер дул с моря, он гнал в залив воду, из-за чего лед становился менее прочным. Пока направление ветра оставалось прежним, причин для беспокойства не было. Лед, как всегда, трескался, но его прибивало к берегу. Однако ночью ветер переменился. Теперь он дул с берега, с северо-востока, усиливаясь с каждой минутой.
Около пяти утра Гонангнан получил сыворотку в Уналаклите от своего земляка-эскимоса Виктора Анаджика, прибывшего из придорожного укрытия Олд-Вуман. Оставив ящик согреваться у печки в лавке Трегера, Гонангнан вышел взглянуть на Нортон-Саунд.
Самым коротким был путь на северо-запад, прямо по заливу в Ном. Но посреди залива образовалась гигантская полынья, не замерзавшая почти всю зиму из-за постоянных водоворотов. Как только полынья покрывалась льдом, ветер и течения сносили его ко входу в залив, где он спрессовывался, а затем двигался к югу вместе с паковым льдом Берингова моря. В воздухе стоял страшный скрежет, словно гигантские бульдозеры скребли металлическими ковшами по бетону.
На темном небе ярче обычного сверкали звезды, а в спину Гонангнану дул все более усиливающийся ветер. Было ясно, что назревает буря, которая через день или два обрушится на берег. Вопрос был не в том, вскроется ли море, а в том – когда. Идти кратчайшим путем было слишком опасно.