— Я попрошу Луиса отвести вас в ее спальню. Вы можете осмотреть ее там.
Я почти ожидаю, что отец отправит всех с нами, но он позволяет мне уйти с доктором наедине.
— Не выпускай ее из виду, — говорит он Луису, и мудак кивает со злорадной улыбкой.
Я оглядываюсь через плечо на Дрю, умоляя его сделать что-нибудь, но он опускает голову, и я понимаю, что сама должна с этим справляться. Чарли, наконец, поднимает голову и смотрит на меня. Слезы в его глазах почти уничтожают меня, но я отчаянно пытаюсь запереть все чувства внутри, пока не смогу выпустить их на волю, когда останусь одна.
Доктор холоден и недружелюбен, веля мне лечь на спину на кровать, согнуть колени и широко раздвинуть ноги. Луис облизывает губы, наблюдая за происходящим с порога. Этот засранец мог бы легко ждать за дверью, но ему нравится видеть мои страдания. Можно было бы попросить доктора отослать его, но у меня чувство, что просьба останется без внимания, и я не доставлю Луису удовольствия, показывая, что это меня нервирует.
Зажмуриваюсь, когда доктор вводит в меня палец в перчатке, и мое разрушение завершает полный круг. Он светит маленьким фонариком во влагалище, и еще больше слез вытекает из уголков глаз.
Закончив, он нависает надо мной со стальным взглядом.
— Ты должна спуститься со мной вниз.
— Сначала мне нужно в ванную, — говорю я, и он кивает.
— Только быстро. — Язвительно и небрежно произносит врач.
Я вытаскиваю трусики из корзины для белья в ванной и натягиваю их, а затем сердито смахиваю горячие слезы, бегущие по щекам. Я промокаю глаза и вытираю влажную кожу, поправляю волосы и чищу зубы, прежде чем выйти и присоединиться к ухмыляющемуся Луису и бессердечному доктору.
— Каково ваше профессиональное мнение? — спрашивает мой отец, как только мы возвращаемся в его кабинет.
— Она не девственница, — хладнокровно заявляет доктор, подписывая мне смертный приговор.
— Спасибо, доктор Каммингс, это все.
Луис провожает доктора, и в ту секунду, когда дверь закрывается, Трент летит через комнату, хватая меня за горло.
— Ты гребаная, лживая, изменяющая шлю*а! — выплевывает он, во взгляде горит ярость и негодование.
— Убери от нее свои грязные руки, — говорит Дрю, хватая Трента за локоть и пытаясь оттащить его назад.
— Я, бля*ь, убью тебя, шлю*а!
Он крепче сжимает мое горло, ограничивая подачу кислорода. Мышцы его шеи напрягаются, и чистый жидкий яд выливается из взгляда, когда он продолжает сжимать меня.
Мои веки трепещут, черные волны омывают сетчатку.
— Сделай это, — хриплю я, пока Дрю и Чарли пытаются оторвать руки Трента от меня, но хватка крепка, и он не сдается.
Мистер Бэррон печально качает головой, а Кристиан Монтгомери выглядит так, словно хочет присоединиться к сыну и задушить меня. Он больше не пялится на меня с желанием, так что это, по крайней мере, один положительный результат от этого эпического скопления.
— Трент, мне нужно, чтобы ты отпустил Эбигейл, — говорит мой отец. — Я разберусь с этим.
— Она, бля*ь, моя невеста, — рычит он.
— Она моя дочь. — Оправдывается перед ним отец. — Отпусти ее.
— Сынок, отпусти ее, — говорит мистер Монтгомери.
Трент мгновенно бросает меня. Я падаю на пол, хватая ртом воздух, потирая больную шею, пока из глаз текут слезы. Прежде чем я успеваю отдышаться, отец поднимает меня и грубо швыряет на стул, который он поставил в центре комнаты. Он привязывает мои запястья и лодыжки к подлокотникам и ножкам стула, и я задаюсь вопросом, какое новое унижение он приготовил для меня.
Меня пробивает ледяным холодом, заменяя всю кровь в венах, и защитный слой смыкается вокруг сердца, запечатывая все теплое и человечное за ним. Слезы высыхают, прежние мучительные эмоции сменяются сердитым оцепенением, за которое я цепляюсь.
Отец стоит передо мной, едва скрывая свою ярость.
— Я задам тебе несколько вопросов, и мне нужны ответы. Откажешь, и я изобью тебя до полусмерти.
Я складываю губы в нейтральное выражение и бесстрастно смотрю на него. Если он думает, что я расскажу хоть что-то, то он сумасшедший. Я предпринимаю последнюю отчаянную попытку изменить свою судьбу, даже если надежды на успех мало.
— Отец, клянусь тебе, я девственница. Я могла бы порвать девственную плеву, танцуя или катаясь верхом. Хорошо известно, что это может произойти несколькими способами. Спросите у доктора. Он не может сказать со стопроцентной уверенностью, что я не девственница.
Отец на мгновение задумывается, и я почти вижу, как крутятся колесики в его мозгу. Я даю ему выход, если он решит ухватиться хоть за один из этих вариантов.
Но отец Трента на это не купился. Кровавый ублюдок.
— Прекрати. — Ноздри Кристиана раздуваются, когда он подходит ко мне. — Просто перестань врать. Если ты посмеешь проявить неуважение ко мне и моему сыну, то самое меньшее, что ты можешь сделать — это признаться в своих грехах.
— Так же, как ты признаешься в своих? — фыркаю я.
Его удар настолько сильный, что моя голова болезненно откидывается назад, и создается чувство, что она оторвалась от шеи.
— Я хочу знать правду, — требует он, бросая на моего отца взгляд, который говорит, что игра окончена, и мне нет смысла пытаться придерживаться своего заявления о невиновности. Даже если бы я была чиста, они бы мне не поверили.
Новая волна гнева омывает лицо отца, когда он наклоняется ко мне:
— С кем у тебя был секс?
Несмотря на то, что, похоже, новая элита нарушила нашу сделку и скормила меня акулам, раскрытие имени Кэма приведет отца в еще большую ярость, и это все, что меня сейчас волнует. Если он думает, что унижение и избиение дадут ему ответы, то сильно ошибается.
— Не скажу, — шиплю я, зарабатывая еще одну пощечину.
— Я хочу знать имя.
Положив ладони по обе стороны от меня, на подлокотники стула, он наклоняется, приближая свое угрожающее лицо к моему.
— Пошел. Ты.
Мой голос звучит отстраненно, когда слова слетают с губ.
Голова откидывается назад, когда он дважды бьет меня по лицу. Щупальца боли исходят от носа, стреляя злыми осколками по всему лицу.
— Скольких мужчин ты впустила в свою предательскую пиз*у?
Я ухмыляюсь, слизывая струйку крови, стекающую на губу из распухшего носа.
Он бьет меня в живот, и я задыхаюсь, хватая ртом воздух, когда режущая боль рикошетом проходит сквозь верхнюю часть туловища.
— Когда это случилось? — он продолжает орать на меня и избивать.
— Я никогда тебе ничего не скажу, — произношу я, тяжело дыша, все еще пытаясь выровнять сбившееся дыхание, на этот раз заработав удар по ребрам. Мучительная боль сотрясает грудную клетку, и я вскрикиваю.
Схватив меня за подбородок, он рычит:
— Кто это был?
Глаза на выкате, ноздри раздуваются, а страшное, мрачное выражение на лице обещает мир боли.
У меня болит все тело, но вместе с болью появляется определенное чувство облегчения. Теперь все на моих условиях. Если он хочет, то может избивать до тех пор, пока я не перестану дышать. Но я никогда не раскрою подробности.
— Кто это был? — он снова бьет меня по лицу. — Отвечай мне, тупая шлю*а!
Плюнув ему в лицо, я полностью вывела его из себя. Когда он садится верхом на стул, на меня обрушивается дождь ударов.
На заднем плане от стен отражаются голоса, но я не могу разобрать, кто это или что говорят.
Мы падаем на пол, стул подо мной разлетается на куски, весь вес отцовского тяжелого тела давит на меня. Большие руки смыкаются на моем и без того израненном горле, и последнее, что я слышу, прежде чем отключиться, это как Дрю умоляет отца остановиться.
Глава 26
Каждая косточка в теле болит, когда я, наконец, прихожу в себя, открывая глаза погруженная в темноту своей спальни.
Дрю спит в кресле рядом с кроватью, одежда помята, а хмурое выражение портит красивое лицо даже во сне. Я вытягиваю одну руку из-под одеяла, скользя пальцами по крышке прикроватной тумбочки в поисках мобильного, и всхлипываю, когда пульсирующая боль распространяется от спины через плечо вверх по руке.