Без предупреждения он опускает голову, прижимаясь нежнейшими поцелуями к моим губам.
И это все.
Все, что он не сказал.
Все, что я чувствую.
И я понимаю, как глубоко увязла в этом всем.
Его губы отрываются от моих, и Кэм обхватывает мое лицо ладонями, заглядывая глубоко в глаза, выражение его лица решительное и искреннее.
— Им не сойдет это с рук, Эбби. Я позабочусь, чтобы ублюдки заплатили за то, что ни с тобой сделали.
Я просыпаюсь несколько часов спустя, зеваю и потягиваюсь в постели. После теплой ванны я почти сразу же уснула. Смотрю на Кэма, крепко спящего в кресле: он лежит на боку, подложив руки под голову, и во сне выглядит таким юным и умиротворенным. Страстное желание заползти в его объятия охватывает с полной силой, хотя я практически смирилась и больше этому не удивляюсь. Внутренняя реакция на него была почти мгновенной.
Даже когда Кэм вел себя со мной как мерзкий придурок, я все равно не упустила бы возможности наброситься на него.
Альбом для рисования лежит у него на коленях, и я ничего не могу с собой поделать, а точнее с любопытством. Осторожными движениями я подползаю, поднимаю его и, прислонившись спиной к подголовнику, листаю альбом, пропуская те рисунки, которые уже видела, просматривая более поздние работы.
С улыбкой на губах, скольжу пальцем по изображению Джексона и Сойера. Он поймал их в нужный момент, ни у одного нет обычных масок напыщенности и безразличия. Их головы склонены близко друг к другу, тела расслаблены, как будто они глубоко погружены в беседу. В руке у Сойера бутылка пива, в то время как Джексон с улыбкой держит косяк.
Не те улыбки, которыми он печально известен в школе. А настоящая, честная и искренняя, которая освещает все лицо, подчеркивая, насколько он красив со своими растрепанными светлыми волосами, высокими скулами и пухлыми губами. Сойер потерял бесстрастное лицо, которое он носит, как боевую броню, и его улыбка — хотя и не такая широкая, как у Джексона, но радостная и лишена всяких забот. Он выглядит не таким серьезным, как обычно, и его учтивый, мрачный взгляд сияет на странице.
Черт, Кэм талантливый художник. Я никогда не видела работ, которые бы так оживляли людей. У меня замирает сердце, когда я всматриваюсь в каждую деталь последних двух рисунков.
На обоих изображениях я, и, зная, что он все еще рисует меня, испытываю необычайный трепет. Это значит, что он думает обо мне так же сильно, как и я о нем, и если мне нужно еще какое-то доказательство, что Кэм чувствует то же притяжение, что и я, то вот оно.
Первый рисунок — это день на пляже. Я лежу на полотенце, опираясь на локти, и, запрокинув голову, смеюсь. Волосы каскадом ниспадают по спине, и он запечатлел каждый нюанс моего тела и выражения лица. Восхитительная работа, и, судя по вниманию к деталям, очевидно, что в тот день он некоторое время наблюдал за нами. При этой мысли меня охватывает возбуждение, но я заставляю себя не поддаваться чувствам.
Он дерьмово относился ко мне, и я все еще не доверяю ему.
Но это не значит, что я вышвырну его из постели.
Вздыхая о своей слабости перед бушующими гормонами, я переворачиваю страницу и смотрю на последний рисунок: я сплю в его постели, волосы разметались по подушке, одна рука под подбородком. Он еще не закончен, и Кэм явно делал наброски совершенно недавно, но я уже могу сказать, что это будет эпично. То, как он затеняет и очерчивает мое лицо, показывает глубину его мастерства, и мне интересно, знает ли кто-нибудь, что он умеет так рисовать.
— Разве тебя не учили, что подглядывать невежливо? — говорит он сонным тоном, напугав меня до смерти.
— Тебя кто-то учил этому? — бросаю я в ответ.
— Ты не должна была его увидеть. — Он протягивает руку за блокнотом, и я неохотно отдаю его.
— Ты такой талантливый, Кэм. Вау. Я… я потрясена. Они действительно хороши.
Краска заливает его щеки, и от удивления у меня падает челюсть. Святые угодники.
Неужели этот крутой придурок только что покраснел от моего комплимента?
— Они личные. Я никому их не показываю.
Его тон грубоват, но он не рявкает на меня, как обычно, когда злится, так что я считаю это прогрессом.
— Почему ты рисовал меня?
Он небрежно пожимает плечами.
— Было скучно, и ты была тут. — Он смотрит на меня так, словно смотрит сквозь меня. — Не придавай этому большого значения.
Я уверена, что это ложь, но слова все равно причиняют боль.
Прямо сейчас я больше не могу этого терпеть, и не хочу больше смотреть на раздражающе идеальное лицо.
— Я услышала тебя громко и ясно, — с натянутой улыбкой я продолжаю: — Знаешь, сейчас я чувствую себя намного лучше. Тебе не нужно все время нянчилась со мной, так что можешь уходить.
Требуется усилие быть вежливой в этот момент.
— Я никуда не собираюсь уходить.
— Это не просьба, — свирепый взгляд должен как минимум показать мою точку зрения в этом вопросе. — Убирайся. Я хочу побыть одна.
— Это моя комната. — Выгибает он бровь, провоцируя меня на спор.
Я отбрасываю одеяло и выползаю с другой стороны кровати.
— Отлично. Я найду другое место для ночлега. Уверена, Джексон не будет возражать, если я разделю с ним постель.
— Возвращайся в гребаную кровать. Я уйду. — Рыча, вскакивает Кэм.
Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он не видел моей самодовольной ухмылки.
Да, он может пытаться бороться с этим.
Притворяться, что ему насрать, но снова и снова он доказывает, что это не так.
Кислое настроение улетучивается так же быстро, как и появилось, и я с довольной улыбкой проскальзываю обратно под одеяло.
Дверь тихо закрывается за ним, и я смотрю в потолок, желая понять, почему меня так привлекает этот угрюмый ублюдок, и удивляюсь, почему Кэм все время меняет свое поведение рядом со мной, когда он внезапно снова появляется в проеме.
— Мне нравится рисовать людей, потому что человеческая природа очаровывает меня, — объясняет он. — Я рисую людей в своей жизни, потому что хочу увековечить их на этих страницах. Хочу запечатлеть определенные воспоминания, чтобы, оглядываясь назад, всегда помнить их так, как я хочу их помнить. Бывает так, что я рисую незнакомцев. Тех, кто меня заинтриговал, кто выделяется своей индивидуальностью или причудливостью. И меня особенно привлекают те, кто является загадкой. Те люди, чья внутренняя красота излучается из каждой их поры, как путеводная звезда. Вот почему я это делаю. — Он отталкивается от дверного проема, пронзая меня взглядом словно лазерными лучами. — Возможно, теперь ты поймешь почему являешься моей последней музой.
Глава 30
— Я хладнокровно убью этих ублюдков, — говорит Ксавьер, нежно обнимая меня, словно я сломаюсь. — И я мог бы убить их уже только за то, что они не позвонили мне сразу же, как узнали о произошедшем.
Он бросает на Джексона, Кэма и Сойера убийственный взгляд, которые также смотрят на него в ответ.
— Проходи в гостиную, — я беру его за руку. — Ребята дадут нам поговорить наедине.
Бросаю предупреждающий взгляд на трех амигос, убеждаясь, что они не нарушат своего обещания. Они отказались пустить Ксавьера в спальню, поэтому мы пошли на компромисс — беседа состоится в гостинной. Таким образом, они будут рядом, если им понадобится броситься на мою защиту.
Их слова. Не мои.
Я все еще сильно надеюсь, что Ксавьер невиновен. Я не хочу верить в его вину, но в моей голове есть доля сомнения из-за того, как мы познакомились. И тот факт, что он только недавно узнал правду.
Выбор времени либо случаен, либо преднамерен.
Я собираюсь это выяснить.
Я намеренно сажусь в любимое кресло Кэма, так что Ксавьер вынужден в одиночестве сидеть.
— Если бы я знал, то пришел бы раньше, — объясняет Ксавьер, опершись локтями о бедра. — Мне так жаль, что это случилось с тобой, дорогая. Они гребаные животные. — Его кадык подпрыгивает в горле, и он проводит рукой по своим недавно окрашенным фиолетовым волосам. — Насколько тебе больно?