— Скажи, Броуди. Каково это — быть запертым в подвале? В холоде, темноте, без понимания времени, без малейшей надежды увидеть кого-то живого? Каково это — знать, что у тебя нет больше власти, а твоя жизнь буквально в моих руках?
Он улыбается, его губы трескаются, по подбородку стекает капля крови.
— Любая смерть от моей Крошки Кроу будет для меня счастьем, — шепчет он.
Меня отталкивают в сторону, и Кайлиан с рыком нависает над кроватью.
— Она не твоя Крошка Кроу, — рычит он, его кулак со свистом врезается в глаз Броуди. Голова того отлетает назад, в подушку, из горла вырывается мучительный стон.
Я бросаюсь вперед, вонзая ногти в руку Кайлиана, пока они не прокалывают его кожу.
— Он мой, — шиплю я.
Кайлиан резко оборачивается, его взгляд — черная буря.
— Я твой, — роняет он.
Сердце бьется так громко, что заглушает мысли. Я ослабляю хватку, кровь пачкает мои ногти.
— Ты мой, чтобы любить. А он мой, чтобы убить.
Кайлиан тяжело дышит, прежде чем кивнуть и отступить.
Я снова подхожу к кровати, смотрю на изувеченное лицо Броуди, и по моим щекам катятся слезы. Кажется, меня накрывает волна облегчения. Наконец-то он умрет.
Моя рука тянется к его руке, я вытаскиваю иглу капельницы. Тонкая струйка крови скатывается к его локтю, он шипит, пытаясь стереть ее. Я срываю ленту с его кожи, убираю трубки и провода, не заботясь о его боли. Когда он остается один на кровати, одетый в больничный халат, перепачканный кровью и чем-то еще, меня передергивает, но я подавляю это чувство.
Это не важно. Больше ничего не важно.
Я не вытираю слезы, стою прямо, смотрю в его глаза.
— Я люблю тебя, Рэйвен, — хрипит он, едва заметная улыбка касается его губ. — Люблю всем, что есть во мне.
— Засунь свою любовь себе в глотку, ублюдок. Я ненавижу тебя. Презираю. Если бы мой отец был жив, он вырвал бы твое сердце голыми руками и смотрел, как оно перестает биться в его пальцах. Ты счастливчик, что его нет рядом. Но ты все равно облажался, потому что, в конце концов, ты имеешь дело с Кроу.
Я наклоняюсь вперед, с силой хватаю его за плечи и сбрасываю с кровати. Броуди с грохотом падает на холодный пол, капельница и аппараты разбиваются рядом, как ненужный мусор. Кайлиан отступает в сторону, давая мне место. Броуди стонет, его болезненный хрип раздражает меня. Я подхожу ближе, склоняюсь к нему, сжимая руки на бедрах, пока ненависть и ярость кипят в моих глазах.
Больше я ничего ему не скажу. Ни одного слова. Он заслуживает только тишины и моего презрения.
Мой кулак сжимается, и я бью его в лицо. Этот удар словно выпустил на волю зверя внутри меня — безмолвного монстра, который годами сидел в клетке. Я сажусь на него, кулаки сами находят цель, обрушиваются на его изувеченное тело снова и снова. Броуди издает хрипы, слабые стоны, но я не слышу. Мой разум затуманен, я едва дышу, когда мое тело действует на автомате, расправляясь с этим живым кошмаром.
Его кожа и кости не выдерживают моей ярости. Хрупкое тело под моими ударами рассыпается, как старое стекло. Костяшки моих пальцев трещат, кожа на руках рвется, кровь брызжет на пол. Но я не останавливаюсь.
Это моя месть. Мое очищение. Моя терапия.
Боль лечит, даже когда я ненавижу это.
Слезы застилают глаза, но я не перестаю бить. Его кости хрустят, ломаются под тяжестью моих ударов, а я только сильнее погружаюсь в этот момент, как в сладкий наркотик. Я кричу, выпускаю все, что годами разъедало меня изнутри.
— Я так тебя ненавижу! Ты чудовище! Чудовище! — мои слова рвутся, тонут в истерическом рыдании.
Кайлиан приближается. Я чувствую его тепло в этом ледяном аду. Он здесь, чтобы остановить меня, чтобы вернуть меня обратно. Он терпеливо ждет, пока мои удары станут слабее, пока я выдохнусь, пока моя ярость не угаснет до тлеющего пепла.
Когда я сдаюсь, он поднимает меня, аккуратно оттаскивает от Броуди, усаживая меня к себе на колени, спиной к каркасу кровати. Я разворачиваюсь, обвиваю его руками, мои окровавленные пальцы цепляются за его одежду, как за последнюю надежду. Моя голова утыкается в его шею, и я разрываюсь в очередной волне рыданий.
— Пусть все это уйдет, — шепчет он мне в ухо, его губы скользят по моей мокрой щеке, и он пробует вкус моих слез. — Здесь твоя боль умрет.
— Он принес столько страданий. Столько невинных людей погибли из-за него, — я всхлипываю.
Кайлиан гладит мои спутанные волосы, прижимает меня ближе.
— Теперь это закончилось. Он будет гнить в земле, там, где ему и место.
Я киваю, но боль все равно остается. Я знаю, что часть этой боли никогда не уйдет. Она навсегда останется во мне, напоминая о том, что он сделал.
Как будто понимая мои мысли, Кайлиан шепчет, его голос теплый, нежный, словно шелк, обволакивающий меня.
— Я буду исцелять твою душу каждый раз, когда она будет трескаться. Я соберу ее, если она начнет распадаться. Я подниму тебя, если ты упадешь, и подам нож, если ты захочешь отомстить. Тебе больше не о чем беспокоиться, потому что я сделаю для тебя все.
Мое сердце стремительно бьется, согревая каждую клетку моего тела, когда рыдания начинают утихать. Но грудь все еще тяжело вздымается, а слезы продолжают стекать по лицу. Я бросаю взгляд через плечо на кровавую лужу, которая окружает тело Броуди. Его лицо больше не узнать: оно превратилось в черное месиво, куда менее живое, чем его прежняя бледная, почти мертвенная кожа. Он лежит неловко, его конечности раскинуты в разные стороны, словно марионетка, у которой вдруг оборвались все нити.
Я не могу не задуматься, что сделает Кайлиан с этим телом.
— Я позабочусь о нем, — говорит он, словно прочитав мои мысли. — Иди наверх, прими душ. Я не хочу, чтобы ты думала о нем еще хоть одну секунду.
Моя нижняя губа дрожит, а в душе растекается тепло благодарности. Я бросаюсь в его объятия, прижимаюсь всем телом к нему, вкладывая в этот порыв последние крохи своих сил.
— Я так сильно тебя люблю, Кайлиан. Спасибо.
— Все для тебя, Крошка Кроу.
Еще мгновение я остаюсь в его крепких объятиях, а затем глубоко вздыхаю, снова бросая последний взгляд через плечо.
Кровь. Так много крови.
Мертв. Он наконец-то мертв.
Я соскальзываю с его колен, и его руки лениво задерживаются на моих ногах, словно не хотят отпускать.
— Ты поднимешься наверх? — спрашиваю я, тихо, почти шепотом.
Он кивает, а в его взгляде сверкает что-то темное, что-то голодное. Это не похоть, не желание секса — это жажда, которую он утоляет, наблюдая, как я убиваю. Это как будто он сам совершил этот убийственный акт, через меня, моими руками.
— Я поднимусь, — отвечает он, его голос низкий, хриплый, будто натянутый канат.
Я одариваю его слабой улыбкой, вытирая свои окровавленные руки о его футболку, которая висит на мне, как слишком большое платье. Разворачиваюсь и направляюсь к двери.
Последнее, что я слышу перед тем, как мои босые ноги ступают на холодные ступени лестницы, — это его спокойный голос, полный ледяной уверенности.
— Роско, ешь.
***
— У нас есть множество видов гробов на выбор. Дуб, сосна, кедр, камень. Все зависит от того, что вам нужно, — произносит директор похоронного бюро, демонстрируя серию изображений на своем планшете.
Каждый из членов семьи Морелли выглядит одновременно бледным и позеленевшим. Никто из них не должен был проходить через это, но, черт возьми, они все здесь, и каждый пытается держаться, как может.
Мы находимся в доме Кайлиана, потому что для них организовали все так, чтобы не приходилось ехать в похоронное бюро. Директор продолжает листать изображения, увеличивая их, чтобы все могли разглядеть детали.
— Мам, тебе решать, — кивает Кайлиан, обращаясь к своей матери.
— Я... — она смотрит в никуда, потерянная, растерянная и такая чертовски разбитая. — Я не знаю, что выбрать.