Утро нашего судейского коллектива расписано по минутам. Мы прибываем в суд в одно и то же время. Сейчас я выйду и тотчас увижу спину Марии Антоновны Розановой – главного специалиста нашей канцелярии. Она с ног до головы покрыта какой-то тайной. Мало этого, она и жизнь других пытается обволочь пеленой загадки. Причем там, где это совершенно не нужно. Перед нашим ежемесячным денежным вознаграждением за труды она подходит к каждому судье и говорит:
– Завтра после обеда будет зарплата. Вы только никому не говорите.
Я ей обещаю не говорить и никому не говорю. Потому что не вижу в этом смысла. Зарплату нам выдают каждый месяц пятого и двадцатого числа. Об этом знает каждый судья, и я выглядел бы полным идиотом, если бы кому-то из них об этом сказал.
Когда я подойду к крыльцу, то обязательно услышу за спиной голос – «Здравствуйте, Антон Павлович!». Это Алла. Я ей в очередной раз напомню о том, что прибывать на работу после судьи – признак невоспитанности и наследия дурных генов. А она в очередной раз поклянется больше этого не делать.
Однако сегодня никого из упомянутых лиц я на улице не увижу. Я опоздал к действу, но не опоздал на работу. Стрелки моих часов указывают на то, что до начала моего рабочего дня еще десять минут. В девять начнется самый нелюбимый день недели. Вторник. Прием граждан и выслушивание жалоб.
Алла уже закончила ежедневный церемониал покраски и вполне служебным голосом сообщила мне, что за дверями кабинета «толпа» жаждущих встречи со мной граждан. Складывается впечатление, что я не вошел через эти самые двери, а проник в кабинет через наше окно третьего этажа. «Толпу» я различил очень хорошо. Более того, она сама о себе напомнила, двинув свою массу в мою сторону. Но больше всего меня интересовали не шесть первых граждан, которые хотели пообщаться со мной с утра пораньше, а две фигуры, «отсвечивающие» в коридоре всем своим великолепием. Эти фигуры считали невозможным для себя тусоваться среди обычных граждан, но и стоять рядом друг с другом также не могли. Поэтому, что свойственно антагонистам, находились в противоположных концах коридора. У окна, подавляя унижение и скорбь от того, что ему приходится быть со всеми в очереди, стоял Семен Матвеевич Малыгин. Не заметить его громоздкую фигуру на фоне начинающего голубеть неба было просто невозможно. А с другой стороны коридора мерил шагами пространство полковник милиции Владимир Сергеевич, первый заместитель Смышляева.
Эти двое посетят мой кабинет первыми. В этом сомнений нет. Оставалось лишь гадать на гуще приготовленного Аллой кофе – кто первым из них. Я поставил на Семена Матвеевича и проиграл. Ровно без трех минут девять в кабинет вошел полковник. Мне интересно, как Владимир Сергеевич Пермитин, первый заместитель начальника ГУВД Смышляева, умудряется сдавать ежегодно принимаемые зачеты по физической подготовке среди руководящего состава? И как ему удается подтянуться на перекладине положенные десять раз и пробежать километр асфальтовой дороги за четыре минуты? Я как-то раз попал на эти зачеты и проводимые параллельно с ними соревнования по рукопашному бою. Оказался я там совершенно случайно. Меня затащил туда Пащенко. Затащил и попросил посмотреть у ринга на бои, пока он выясняет у председателя ДСО «Динамо», как в малокалиберной винтовке отморозка, расстрелявшего локомотив электрички, оказались патроны этого милицейского добровольного спортивного общества.
А мне эти старательные попытки искалечить коллег по работе никогда наслаждения не доставляли. Боксеру с десятилетним стажем, мне всегда претило участие в соревнованиях подобного рода дилетантов, вытолканных на ринг силой приказа. В таких соревнованиях грамоты достаются всегда одним и тем же. И одни и те же, в свою очередь, отправляются лечить свои покалеченные организмы на «больничные». Ничего хорошего, кроме разочарования, эти соревнования не приносят.
На третьем по счету бое я вяло махнул рукой и пошел к выходу, искать Пащенко. Оказавшийся свидетелем моего откровенного жеста Пермитин Владимир Сергеевич, которого я, собственно, сейчас и вижу в своем кабинете, воспринял мое движение по-своему.
– А что, районным судьям слабо сразиться? Или мы для вас недостаточно подготовлены? Вне конкурса, Антон Павлович, а?
Я просто ответил, что не хочу участвовать в избиении младенцев. И это вызвало среди милиционеров такую бурю негодования и свиста, что я остановился. Милиционеры не любят судей. Они их считают по меньшей мере предателями. Милиционеры всю свою жизнь и здоровье вкладывают в поиск бандитов, а судьи потом тех отпускают. С данным заявлением я согласен лишь отчасти. Да, продажные судьи есть, и отрицать это бессмысленно. Точно так же, как есть и продажные милиционеры. Но в основном ответственность за такие казусы лежит на самих стражах порядка. Поймать могут. Доказать вину – не всегда.
Я тогда вздохнул и попросил добровольца. Понятно, что вызвался не тот, кому грозило прерывание практики службы в связи с «больничным». Пришлось выйти на ринг и научить юношу уважать возраст и ветеранов бокса. Через две минуты собровец остался лежать на ринге с подвернутыми ногами, а я снимал перчатки. А что делать? Нужно же как-то рядовому судье зарабатывать авторитет у силовых структур! Одними приговорами сыт не будешь... Зато теперь мне достоверно известно, что бойцы СОБРа именуют меня не иначе как Антоныч. Не бог весть, конечно, какая заслуга, зато зримо поубавилось пересмешников. Комментариев после столь короткой схватки не последовало, как не последовало и желания взять реванш. С тех пор, думается, Владимир Сергеевич меня очень хорошо запомнил.
– Я прошу прощения, Антон Павлович, позвольте на минуту? – Это уважение в глазах мне импонирует. – Меня Алексей Петрович Смышляев попросил подъехать к вам.
Я же говорил...
– Понимаете, в чем дело, Антон Павлович... – Полковник молниеносно расстегнул пуговицы служебного бушлата и так же молниеносно сел на стул. – Дело в том, что ГИБДД ГУВД в ДТП на проспекте Ломоносова признало виновным гражданина Малыгина...
Однако каковы обороты речи?! Прелесть. Уважаю людей, экономящих время собеседника.
– ...а тот за время следствия успел переоформить все свое имущество на посторонних лиц. Таким образом получается, что возмещение ущерба в триста тысяч рублей, заявленное гражданином Сериковым, ставится под вопрос.
Я покачал головой: «Ставится».
– Рассмотрение иска, заявленного гражданином Сериковым в гражданском порядке, приостановлено в связи с рассмотрением дела вами.
Я мотнул: «Приостановлено». Видя визуальные признаки понимания проблемы, полковник Владимир Сергеевич Пермитин воодушевился.
– Таким образом, виновник аварии Малыгин может запросто не понести гражданскую ответственность в виде компенсации ущерба. Получается, что он не имеет никакого имущества, которое могло бы быть арестовано! Он не хочет платить! И по закону может не заплатить!
Мне вновь пришлось отхлебнуть кофе и качнуть головой – «может и не заплатить». Я обожаю людей, которые сами ставят вслух проблему, задают себе вопросы и сами находят на них ответы.
– Поэтому Алексей Петрович хотел узнать, что вы намерены предпринять, чтобы не допустить этого вопиющего факта попытки уйти от ответственности.
Я поставил кружку на стол.
– Владимир Сергеевич, я давно хочу у вас справиться. Вы, собственно, кем приходитесь Ивану Александровичу Серикову?
– Понимаете, Алексей Петрович попросил меня узнать, как обстоят...
– А Алексей Петрович Смышляев кем приходится Ивану Александровичу? – Этот вопрос родился автоматически, когда я догадался, что Пермитин совершенно не врубается в смысл моего первого вопроса.
– Как кем?! – отшатнулся от меня, как от чумного, полковник. – Дядей!..
Последнее слово он произнес с таким шипением, что я побоялся, что на меня сейчас выплеснется яд.
– А Иван Александрович что, недееспособный?