– Не печалься, Оэлун. У нас все будет хорошо, вот увидишь. Род мой не богат и не знатен, но я умею работать и метко стрелять. На Селенге много зверей. Я буду стараться, Оэлун, чтобы тебе жилось не хуже, чем в юрте самого знатного нойона.
Оэлун слушала молча, смотрела в воду Онона. По дну текли, не взмучивая чистой воды, и уносились вниз струйки песка. Неторопливая, раздумчивая речь Чиледу успокаивала Оэлун. Попробовала представить свою жизнь там, на берегах Селенги, в кочевьях меркитов, но из этого ничего не получилось, она видела перед собой одно и то же: юрты у светлого озера, окаймленного высокими зарослями камыша, скуднотравые степи с белыми пятнами солончаков – гуджиров, – родной нутуг олхонутов.
– Селенга такая же, как Онон? – спросила она.
– Много больше. Редкий багатур в силах перекинуть стрелу из лука с одного берега на другой.
Чиледу наломал сухих тальниковых палок, высек кресалом огонь, но тут же и угасил, опасливо оглядываясь.
– Ты боишься? – спросила Оэлун.
– Дым далеко виден, – уклончиво ответил Чиледу, нахмурился.
Она чувствовала, что ему не хочется выглядеть в ее глазах трусом, сказала:
– Обойдемся без огня.
Чиледу упрямо дернул головой:
– Нет, мы разведем огонь.
Он снова ударил кресалом по кремню.
Над огнем Чиледу растопырил походную треногу тагана, повесил на нее котелок с водой. Все это проделал ловко, быстро, без опасливых оглядок. И Оэлун подумала, что вечное синее небо послало ей хорошего жениха.
Чиледу сбросил с себя халат, сидел на траве голый по пояс, пестрая тень испятнала его смуглую кожу; блаженно улыбаясь, следил за каждым движением Оэлун.
Лошадь, щипавшая траву, неожиданно подняла голову, призывно заржала. Из-за кустов тальника донеслось ответное ржание. Чиледу вскочил, метнулся к повозке, схватил лук и меч, вернулся к огню, подняв Оэлун, толкнул в возок и задернул полог.
Страха у Оэлун не было. Она чуть отодвинула полог, выглянула наружу. На луговину выехал одинокий всадник на белоногой рыжей лошади. На нем был халат из грубой шерстяной ткани, но оружие – кривая сабля, колчан со стрелами – украшено серебром, а седло и уздечка – медными резными пластинками. Оэлун удивило, что обнаженная голова всадника была под цвет масти его лошади – рыжей. Небольшие косички, заложенные за уши, поблескивали так, будто были отлиты из меди. Она еще никогда не видела людей с рыжими волосами. И глаза у него не такие, как у всех людей, – не карие или черные, а серо-зеленые. Может быть, это и не человек? Тогда кто же? Дух добра или зла?
Не спуская настороженного взгляда с Чиледу, всадник напряженным голосом поздоровался. Чиледу ответил невнятно, его руки сжимали лук, готовые в любое мгновение натянуть тетиву.
Всадник, окинув взглядом поляну и, видимо, убедившись, что здесь больше никого нет, успокоился, насмешливо спросил:
– Чего ощетинился? Откуда такой взялся?
– Издалека, – буркнул Чиледу, опустил лук, присел к огню.
– Меркит? – спросил всадник.
– Да.
– Это сразу видно. Всякий другой пригласил бы гостя отведать пищи, освежиться кумысом – так велит обычай степняков. Древние обычаи не для вас, заносчивые меркиты?
– А разве древний обычай велит тебе, гость, приставать с расспросами? – угрюмо проговорил Чиледу. – Садись, я налью тебе кумысу.
Всадник засмеялся:
– С этого бы и начинал. Но я не буду пить твоего кумыса, меркит. Что ты делаешь здесь, так далеко от своего нутуга? Кто тебя послал сюда? Зачем? – Всадник наклонился, резко отдернул полог и заглянул в возок. – Ого!
Оэлун совсем рядом увидела его удивленные глаза, отодвинулась.
– Как тебя зовут, прекрасная девушка?
– Оэлун[1] – недружелюбно отозвалась она.
– Какое же ты облако! – В широкой улыбке блеснули его белые ровные зубы. – Ты не облако, ты грозовая тучка! А меня, красавица, зовут Есугей. – Он повернулся к Чиледу. – Если это твоя сестра, меркит, видит небо, я готов стать вашим зятем. – Удало подбоченился.
– Она моя невеста.
– Невеста?! – Улыбка медленно стекла с его лица, оно стало жестким. – Неве-е-ста… Что ж, вези ее домой. – Еще раз глянул на Оэлун. – Если твой жених когда-нибудь подымет против нас оружие, ты останешься вдовой – знай это. И ты, жених, запомни мои слова!
Он рванул повод, ускакал, ни разу не оглянувшись.
Чиледу смотрел ему вслед, торопливо вытирал потный лоб.
Кое-как перекусив, запрягли быков. Пока собирались, Чиледу все время оглядывался, прислушивался, бормотал: «Будь ты проклят, красноголовый шакал!» Он немного успокоился, когда гряда тальников и жарко блестевшая излучина Онона остались позади.